Читать книгу "Песнь русалки - Саша Урбан"

на грудь и всмотрелся. В мутной воде плавали фляги, бурдюки и пустые корзины, как рыбы, скошенные водяной хворью. Белела труба печи, а на самой печи, прямо под проделанной дырой, копошилось что-то бесформенное.

— Эй, есть тут кто? — позвал конюх. Бесформенное нечто дернулось, и на Власа зыркнула пара светящихся, как угольки, глаз. Юноша вскрикнул и отстранился.

— Кто там? — спросил Свят, глядя, как бледнеет Влас.

— Там… т-там бабка на печи сидит. Носатая, — юноша сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки. — Пойдем отсюда, а. Там воды по горло, мы мимо этого дома сколько проходили.

— Ну так что, сыночки, поможете старой женщине? — раздался голос из дыры в крыше. Свят бросил недовольный взгляд на Власа и принялся самостоятельно расширять дыру дальше, пока в нее не получилось пролезть целиком. Пролившийся в избу свет осветил старуху — всклокоченная женщина, укутанная в выцветшие шали, сама казалась огромным комком застаревшей плесени.

— Как ты тут оказалась, бабушка? — спросил Свят.

— Как-как? Была я тут. Прилегла поспать на часок, смотрю, а дом-то и залило, — всплеснула руками женщина.

Юноши переглянулись. Даже у Власа не нашлось подходящей шутки. Свят кое-как пожал плечами и выдавил усмешку.

— Это же сколько ты спала, бабушка?

— Сколько старость требует. Радоваться надо в мои лета-то: сна может ни в одном глазу не быть месяцами, зато потом спишь, как младенчик, так что и сам не поймешь, помер или нет.

Свят спустился на печь и протянул руку старухе. Та неуклюже привстала и выпростала из-под платков и шалей узловатую ладонь, покрытую темными пятнами.

— Давай, бабушка, я тебя подсажу, а друг поднимет.

— Ай, славно. Смотри только, чтоб бабушка потом смогла свои старые косточки собрать, — прогнусавила та и зашлась сиплым визгливым смехом. Рука у нее оказалась неожиданно теплой, даже горячей, будто женщина все это время спала на растопленной печи.

С проворством молодой девчонки, она оперлась на Святослава и взвилась вверх, выскочила на крышу, почти не касаясь Власа и… тут же обратно сгорбилась, принялась вздыхать и кряхтеть. Свят выбрался следом, кивнул, наткнувшись на тяжелый недовольный взгляд друга.

— Бабушка, у тебя есть дом, где ты можешь остановиться? Друзья или родственники.

— Все бабушкины родственники за лес да за реку ушли, — пожала плечами старуха, уверенно шаркая к лодке. — Хотя, есть один домишко, в котором я желанная гостья. Во-о-он там, подруга моя давняя живет.

Она снова выпростала длинный палец и указала вдаль. На терем, угрюмо возвышавшийся на холме. Свят и Влас переглянулись, уже жалея, что достали сумасшедшую каргу из избы. Та, словно почуяв их перемигивания, обернулась и расхохоталась.

— Не бойся, княжич, мы с княгиней уж много лет дружбу водим.

— Не помню, чтобы мама…

— А-а, — пригрозила пальцем старуха. — Не мать она тебе. А останешься с ней наедине, напомни, что раз уж она решила стать тебе матерью, то женою уже не станет.

— Ты сбредила, карга! — вздыбился Влас, но княжич выставил руку, осаживая его. В голубых глазах юноши застыл страх и непонимание.

— Откуда ты…?

— Бабушка все знает, что птички на своих хвостиках и крылышках носят. Все видит, все слышит. Даже то, чего другие знать не хотят. Ну, давай, вези меня к подруженьке. Да пошевеливайся, пока холод не вгрызся в твои косточки, хворать тебе еще рано, княжич.

Перемахнув через борт лодки, она уселась поудобнее, нашла завалявшуюся корку хлеба и принялась грызть, мурлыча что-то себе под нос. Юноши переглянулись, не решаясь произнести хоть слово при странной женщине. По ее морщинистому лицу было ясно, что старуха изголодалась по хорошей болтовне. Даже когда юноши пытались не смотреть в ее сторону, она все равно пыталась вытянуть их на разговор.

— А что такие невеселые, мальчишки? Как будто и не рады, что жизнь спасли.

— Как тебя зовут-то, бабушка? — подал голос Святослав, садясь напротив старухи и берясь за весла.

— А как назовешь, так и будут звать, — на его нахмуренные брови она лишь рассмеялась. — Ладно-ладно, пусть буду Олеся. Хорошо? Ну, вот и ладненько.

Глава 2

Княжеский терем безразлично глядел на Дол пустыми окнами. До самой темноты в стенах не жгли свечей, а когда становилось совсем уж мрачно, разрешалось засветить одну или две сальные свечки на комнату — много огня княгиня Дана не терпела.

Она вообще, много чего не терпела. В основном она не любила кошек и собак, большинство птиц, пересоленную еду и незваных гостей. Одиночества княгиня тоже не переносила.

Ей нравилось, когда рядом с ней был кто-то, кто-нибудь, кто не перечил, не спорил и не перебивал, когда княгиня Дана начинала говорить. Речи ее лились бурной рекой. Княгиня рассказывала истории из своей юности, по десять раз на дню могла так и эдак пересказать день, когда князь Михаил слезно просил ее стать его женой, потому что увидал в ней — простой крестьянской девушке — благодетели настоящей княгини и красоту покойной жены. Святослав едва ли помнил маму, поэтому сравнить ему было не с кем и он просто верил, что это так, видя безграничную нежность, появлявшуюся в глазах отца при взгляде на молодую жену. Теперь и образ князя потихоньку выветривался из памяти. Святослав старался его сохранить, задержать, подолгу сидел с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти строгие черты, но стоило ему приподнять веки — все развеивалось. А ведь болезнь забрала его всего три месяца назад. И только минули сорок дней — на Дол обрушились беды. Сперва засуха, теперь потоп. Княгиня, да и все остальные, видели в этом дурное предзнаменование, но разобраться, что именно разозлило высшие силы, все не получалось, поэтому они просто обращались к каждому, кто мог их услышать. Отправляли скотину в лес, жгли сухие травы в печах, кормили хлебом покойных родственников — а лучше не становилось.

Тогда-то в тереме появились кумушки — две женщины, которых княгиня расположила в тереме, как почетных гостий, и все дни проводила в их компании. Святославу они не нравились. Холодные, отстраненные, они никогда не обращались к нему напрямую. Даже если кумушки были с ним в одной комнате, они непременно обращались к Дане и говорили: «Передай ему…» и княгиня выполняла их приказ. Они именно приказывали. Стоило им появиться, и княгиня, прекрасная молодая женщина, утратила всю веселость. Стала нервной, мрачной, глядела исподлобья и непременно обижалась, как только что-то было сделано поперек ее слова. Она и раньше была непростой, и за все пять лет, что она жила с ними в тереме, Святослав не говорил с ней чаще,