Читать книгу "Капитан Памфил - Александр Дюма"

Я вышел, не дослушав конца истории; на середине лестницы я обнаружил, что забыл носовой платок, и пришлось сразу же вернуться. Я застал Жозефа, не услышавшего моих шагов, изображающим Аполлона Бельведерского: поставив одну ногу на спину Газели, другую он держал на весу, чтобы ни один гран из ста тридцати фунтов веса этого проказника не пропал даром для несчастного животного.

— Что вы делаете, болван?

— Я же вам говорил, сударь, — ответил Жозеф, очень гордый тем, что смог частично доказать мне свое предположение.

— Дайте мне платок и никогда не прикасайтесь к этому существу.

— Пожалуйста, сударь, — сказал Жозеф, протянув мне требуемый предмет. — Но совершенно незачем о ней беспокоиться… По ней вагон пройдет…

Я поспешил уйти, но не успел спуститься и на двадцать ступенек, как услышал голос Жозефа, закрывавшего дверь и бормотавшего сквозь зубы:

— Черт побери! Я знаю, что говорю… И к тому же каждый поймет, взглянув на строение этих животных, что заряженная картечью пушка могла бы…

К счастью, уличный шум помешал мне услышать окончание злополучной фразы.

Домой я вернулся, по обыкновению, поздно вечером. Едва войдя в свою комнату, я почувствовал, как под ногой у меня что-то хрустнуло. Вздрогнув, я поспешно перенес вес своего тела на другую ногу и снова услышал тот же звук: мне показалось, будто я наступил на яйцо. Я опустил свечу: ковер был покрыт улитками…

Жозеф добросовестно исполнил поручение, купив салат и улиток, сложил все это вместе с черепахой в корзину и поставил ее посреди моей спальни. Через десять минут комнатное тепло вывело улиток из оцепенения, а может, ими овладел страх быть съеденными, но вся процессия тронулась в путь и прошла немалую его часть, что легко было заметить по серебристым следам, оставленным ими на ковре и мебели.

Газель же осталась на дне корзины, поскольку не сумела вскарабкаться по ее стенкам. Однако наличие нескольких пустых раковин доказало мне, что бегство израильтян было недостаточно поспешным и некоторые из них попали ей на зубок, не успев пересечь Чермное море.

Я тотчас же произвел смотр войскам, передвигавшимся по моей спальне, совершенно не желая ночью подвергнуться нападению. Затем, осторожно собрав гуляющих правой рукой, я одного за другим вернул их в караульное помещение, которое держал в левой, и закрыл за ними крышку.

Через пять минут я понял, что, оставив в своей спальне весь этот зверинец, всю ночь не сомкну глаз: такой шум могла бы производить в мешке с орехами дюжина мышей; я решил отнести корзину в кухню.

Но по дороге я подумал, что, судя по тому, как взялась за дело Газель, к утру она умрет от несварения, если оставить ее среди такого изобилия пищи; в ту же минуту, словно по вдохновению, мне вспомнился стоявший во дворе чан, в котором владелец ресторана с нижнего этажа промывает рыбу: этот чан показался мне такой подходящей гостиницей для testudo aquarum dulcium, что я не видел необходимости ломать голову в поисках другой и, вытащив черепаху из ее столовой, препроводил к месту назначения.

Быстро поднявшись к себе, я уснул, уверенный в том, что я самый находчивый человек во всей Франции.

На следующее утро Жозеф, подойдя к моей кровати, разбудил меня словами:

— О сударь, вот это шутка!

— Какая шутка?

— То, что проделала ваша черепаха.

— А что?

— Ну вот, поверите ли, она вышла из вашей квартиры, уж не знаю, каким образом… спустилась с четвертого этажа и отправилась прохлаждаться в садок для рыбы.

— Дурак! Ты не догадался, что это я ее туда отнес?

— Ах, так!.. Тогда вы здорово промахнулись!

— Но почему?

— Почему? Потому что она слопала линя, роскошного линя весом в три фунта.

— Сходите за весами и принесите сюда Газель.

Жозеф отправился исполнять поручение, а я тем временем подошел к книжному шкафу, открыл Бюффона на статье о черепахах, желая проверить, относятся ли они к рыбоядным, и прочел следующие строки:

«Эта пресноводная черепаха, testudo aquarum dulcium (она самая!), предпочитает болота и стоячие воды; находясь в реке или в пруду, она без разбора набрасывается на любую рыбу, даже самую крупную: прокусив ей брюшко, она наносит ей глубокие раны и, когда рыба истечет кровью, жадно пожирает ее, оставляя лишь кости, голову и плавательный пузырь, который иногда всплывает на поверхность воды».

— Вот черт! — произнес я. — Господин Бюффон на стороне владельца ресторана: его слова могут оказаться правдой.

Я размышлял над возможностью этого несчастья, когда вернулся Жозеф, держа в одной руке обвиняемую, в другой — весы.

— Видите ли, — сказал он мне, — эти животные едят много, чтобы поддерживать силы, и в особенности рыбу, потому что она очень питательна; вы думаете, без этого могли бы они выдержать вес кареты?.. Посмотрите, какие крепкие матросы в морских портах: это оттого, что они едят только рыбу.

Я прервал Жозефа:

— Сколько весил линь?

— Три фунта, и слуга требует за него девять франков.

— И Газель съела его целиком?

— О, она оставила от него только хребет, голову и плавательный пузырь.

— Верно! Господин Бюффон — величайший естествоиспытатель[5]. И все же, — продолжал я вполголоса, — три фунта… по-моему, это уж слишком!

Я положил Газель на весы: вместе со своим панцирем она потянула всего на два с половиной фунта.

Из этого опыта не следовало, что Газель вовсе не виновна в преступлении, в котором ее подозревали, но, должно быть, ее злодеяние совершилось над китообразным меньшего размера.

Похоже, слуга из ресторана разделял это мнение, поскольку был весьма доволен пятью франками, полученными от меня в качестве возмещения убытков.

Приключение с улитками и несчастный случай с линем несколько охладили мой восторг по случаю нового приобретения; в тот же день, случайно встретив одного из моих друзей, чудака и гениального художника, в то время превращавшего свою мастерскую в зверинец, я предупредил его, что на следующий день собираюсь пополнить его коллекцию существом, принадлежащим к почтенному классу черепах; казалось, это весьма его обрадовало.

Газель провела эту ночь в моей спальне, и ночь прошла вполне спокойно из-за отсутствия улиток.

На следующее утро Жозеф вошел ко мне как обычно, скатал лежавший у моей кровати коврик, открыл окно и принялся трясти его, чтобы очистить от пыли; но внезапно он громко вскрикнул и высунулся в окно, словно хотел броситься вниз.