Читать книгу "Гора Орлиная - Константин Гаврилович Мурзиди"

высокими коньками, с шатровыми воротами. Жили здесь кержаки, люди с достатком; остановка завода на зиму не грозила им голодом, — они и летом норовили не выйти на работу: надо было управляться по хозяйству. Дядя Кузьма, по всему видно, не любил кержаков. Да и они его. Летух был из пришлых. Поэтому называли его мочеганом, а иногда, под сердитую руку, и обушником. Он пришел с того завода, где когда-то кричник убил обухом управителя. Даже узкие оконца и те сердили дядю Кузьму:

— Ишь как прищурились, будто хитрее их никого и нет! — проговорил он.

Алеша глянул и тоже заметил, как ехидно щурятся окна.

И чтобы совсем раздосадовать его и дядю Кузьму, из ближних ворот, крашенных охрой, выглянул старик в полукафтане, глухо застегнутом на медные пуговки, и в плоской валеной шляпе и оглядел их так, будто собрался не пускать на порог.

Дядя Кузьма выругался.

Из-за угла выскочили верховые. Пришлось посторониться. Алеша знал, что это лесообъездчики, и все же подумал: «А вдруг разбойники?» Он и боялся этого и хотел. С любопытством разглядывал синие пестрядинные шаровары и переброшенную через плечо лядунку заднего верхового.

— Управитель завода, — пояснил дядя Кузьма, — собрался ехать к главному управляющему в Тигель, и лесообъездчики должны сопровождать его тройку, как обережные сопровождают караван с железом.

Алешу свободно пропустили на заводский двор. Он важно прошагал через караушку мимо старика в солдатской шинели. А дядю Кузьму задержали: старик попросил у него закурить — на последнее расставание.

Перво-наперво прошли в кричню.

Диковинными показались Алеше кричные горны. Бросят в горн древесных угольев, бросят кусок чугуна, глядишь — получается ком железа.

Ломами выворачивали мужики железные комья и, ухватив их длинными клещами, кидали под молот. Было и страшно и радостно смотреть на этих мужиков в кожаных защитках и в обгорелых прядениках, — ничего не боясь, бросались они от горна к молоту. Железные комья пылали, светились красным, по краям розоватым, светом, постепенно притухая под ударами чугунного молота. Насаженный на длинное прокопченное бревно молот с натугой поднимался под черный низкий свод крични и падал мгновенно, тяжело, превращая ком в лепешку — в крицу. Ощутимо дрожала под ногами земля.

Алеша сперва не заметил, что рукоятки молотов упираются в чугунные кулаки, вделанные в деревянный вал. Дядя Кузьма сказал, что вал вращается от деревянной турбины.

— А та, само собою, с плотиной связана.

Алеша кивнул и вспомнил, как он бегал купаться на пруд с другими ребятишками и как сторож, заприметив их, собрал одежу и заставил голыми плясать на берегу у проезжей дороги. Смешно было подумать, что Алеша тогда плакал.

Смешно-то смешно, но почему это, почему стало грустно? Уедет он в Тигель…

А молот бил, бил… Алеша загляделся. И вдруг ему показалось, что какой-то кузнец-великан забрался в пруд и, высунув из воды свою длиннющую черную руку, плющил раскаленное железо чугунным кулаком.

Летели куски шлака, огненной окалины, сыпались искры: Алеша защищался рукою и чувствовал, что от удара и грохота у него начинает болеть голова. Дядя Кузьма, придерживая его за плечи, сказал:

— Привыкай.

— А ты, брат, тоже привыкаешь, — оглянулся ближний кричник, вытирая рукавом лоб и сбивая назад войлочную широкополую шляпу. — К чужому-то сыну.

Грязный, весь в ожогах, он засмеялся незлобиво и понимающе.

— Ясное дело, — согласился напарник. Лицо его было в красных пятнах — застарелых следах огненной работы, на виске белел уродливый шрам. — Ясное дело! — повторил он в такт удару кричного молота.

Летух не стал отвечать, а только засмеялся и вовремя защитил Алешу от искры.

Рабочие подтрунивали над его добрым отношением к вдове. Ну и пусть их. Если они могут еще шутить в такую минуту — их счастье.

— В сыновья возьми, — посоветовал кричник.

Алеша посмотрел на дядю Кузьму и прижался к нему плечом.

Сизый чад валил в раскрытые двери. Тронутый солнечными лучами, он не становился светлее. Даже летнее солнце ничего не могло поделать с извечно-темными углами грохочущего помещения.

Когда вышли на заводский двор, дядя Кузьма спросил:

— Здорово?

Алеша вздохнул.

— Сказку хочешь? — наклонился к нему летух. — Послушай. Это еще отец мне сказывал… Как начнет кузнец робить в кричне у огня с утра до ночи, да вымажется в саже, краше черта станет. И гонят его отовсюду, даже из кабака. Иди, мол, чертяка! Вот и подумал однажды кузнец: «Согласен чертом быть и в аду жить. А черт пусть на моем месте в кричне помается. Да ведь не согласится, поди!» А тот и заявился в кабак. «Здорово, кузнец! Я — черт!» — «Здорово, ежели не шутишь». Черт хвостиком крутнул, глазком подмигнул и говорит: «Что же, давай меняться. Только гляди, как бы не прогадал». — «Не твоя забота!» — отвечает кузнец. А черт свое: «Ты в аду не бывал, смерти не видал, потому и шумишь». Схватил он кузнеца и поволок его в ад. Идут они по геенне огненной. Глядит кузнец, как грешники в смоляных котлах варятся, — и хоть бы что. Уморился черт показывать всякие страсти и пытает: «Боязно?» А кузнец ему: «Вот я тебе покажу взаправдашний ад». И потащил черта в кричню. А в кричне сто горнов горят, тыща молотов стучит. Идет черт за кузнецом, едва поспевает. Огня не перевидеть, дыма не перемигать, от жары да от сажи не продохнуть. А все ж таки говорит, что согласен попробовать. Задал ему кузнец поначалу такое, чтобы к делу приобык. Черт обрадовался. Ну, думает, сдюжаю! Задал ему кузнец второй урок, малость потруднее. Черт и его, вымогаясь из последнего, выполнил. «Погоди, — говорит кузнец, — не радуйся, хвостом не виляй раньше срока». Тут как раз крица поспела. И задал ему кузнец третий урок: «Дуй, бей, сыпь углей, за водкой беги, кузницу стереги!» — «Такого уговора не было, чтобы все враз», — взмолился черт. «Ага! Не было? А вот наши заводские управляются». Черт упираться стал. Тогда кузнец — кулаком по морде. Взмолился черт: «По какому праву?» — «А это, — говорит кузнец, — у хозяина спроси. Он всегда так обучает. Да вот он и сам идет — в мундире с позументами, подбавить хочет!» Как глянул черт на хозяина — да бежать! «Куда ты?» — кричит кузнец. А тот только на пороге оглянулся: «К чертовой матери!» — говорит, хвост поджал — и айда. Боялся, чтоб дверью не прищемили. Только его и видели.

Алеша засмеялся.

Из крични пошли в листокатальную.

С дядей Кузьмой было хорошо ходить. Он знал всех, и его все знали, здоровались, заговаривали, разглядывали праздничную одежду. Летух Родионов по случаю прощания вырядился в красную рубашку, плисовые шаровары, сапоги с набором.

Во дворе завода столкнулись с