Читать книгу "Солдат, сын солдата. Часы командарма - Эммануил Абрамович Фейгин"

нежно-голубые, большие и очень ясные, затененные черными, пушистыми, загнутыми кверху ресницами. Это нередко придавало его строгому лицу мягкое, мечтательное, даже томное выражение, что, конечно, не могло нравиться Геннадию. «Римский профиль — и на тебе такое!» — огорчался он. Зато сложен был Геннадий превосходно. Широкие плечи, узкая осиная талия, выпуклая грудь атлета. При всем этом он умел носить форменную одежду с тем воинским безукоризненным изяществом, которое не каждому дается. Все выглядело на нем ладно, все было аккуратно пригнано. Но, вероятно, не в одной только аккуратности заключался секрет этого изящества, хотя аккуратен Громов был во всем, всегда, в любой обстановке. Вот и сегодня утром... Едва только закончился ночной «бой», как Громов спустился к ручью, побрился, вымыл сапоги, подшил свежий подворотничок к гимнастерке, почистил одежду. Теперь ни за что не скажешь, что человек двое суток не спал, что он всю ночь месил сапогами липкую грязь, ползал по разбухшей мокрой земле, карабкался на скалы. От всего этого никаких следов не осталось. Только вот руки — вода в ручье ледяная, — они покраснели от холода. «Как у прачки», — неодобрительно подумал Громов, протягивая их к огню.

3

Шакир нисколько не огорчился, когда лейтенант отказался от лакомства. Повар сам с удовольствием съел кочерыжку и принялся шинковать другой кочан капусты. Ловко орудуя длинным тонким ножом, Шакир вполголоса запел знакомую с детства песенку. В ней рассказывалась старая, как мир, история, и по-русски она звучала примерно так: «Белая яблоня, розовый цвет, он ее любит, она его нет». История довольно грустная, и песня, если петь ее правильно, должна звучать печально. Но Шакир пел ее на свой, какой-то веселый лад, потому что ни чуточки не сочувствовал бедному влюбленному. Не любят тебя — сам виноват. А еще богатырем, джигитом зовешься. Шакиру вначале тоже не очень повезло в любви. Девушка оказалась чересчур гордой, неприступной, но Шакир не жаловался, не стонал, не хныкал, он заставил гордую красавицу полюбить себя. Словом, песня эта никакого отношения к Шакиру не имеет, и поет он ее лишь потому, что она первая из множества других вспомнилась ему сейчас.

Вспомнилась — ну и ладно.

Лейтенанту Громову понравилась песня Шакира Муртазова, хотя он в ней ни слова не понял. Просто так понравилась, как нравилось ему сегодня утром почти все: и эти горы, подпирающие могучими плечами небо, и этот вековой лес, и эти дикие скалы. «Красота! Такое и во сне не каждому приснится. Прекрасная штука Кавказ».

Но больше всего в это утро лейтенанту Громову нравился сам лейтенант Громов.

«Каким молодцом оказался лейтенант! Небось некоторые думали: белоручка, генеральский сынок. Ну и думайте так сколько вам угодно. А вы бы рискнули на такую дерзкую атаку? Черта лысого! Конечно, не посмели бы. Для этого порох нужен, фантазия, крылья... Уверен, большинство пошло бы на высоту снизу вверх. Ну, возможно, не так прямо, а с вариациями: обход справа, обход слева... Словом, дважды два — четыре. А лейтенанта Громова не испугали громкие слова «господствующая высота». Невелика шишка! Ты господствуешь, и над тобой господствуют. Ты высота, а есть высота еще повыше. Конечно, не всегда так бывает, но в этом случае было именно так, и лейтенант Громов не преминул воспользоваться обстоятельствами. «Противник» ожидал удара снизу или с флангов, а лейтенант Громов ударил сверху. Взвод свалился на голову парашютистов «противника» как лавина. Парашютистам не только не дали закрепиться, им и опомниться не позволили. «Ура» — и ваших нет!»

Так или примерно так думал сейчас Геннадий Громов, но тут же следует оговориться, что он не воображал себя в эти минуты великим полководцем. Пустое мечтательство не свойственно этому молодому человеку. Он ни на мгновение не забывает, что пока он только командир взвода, лейтенант. Хотя лейтенант лейтенанту рознь. Точно этого Геннадий не знает, но есть слушок, будто захваленный всеми лейтенант Свиридов, командир третьего взвода, всю ночь провозился с какой-то паршивой высотенкой. «Противника», говорят, он все-таки с высоты сбил, но что за радость. В любом деле должна быть красота, лихость, свой почерк, пусть даже немного корявый вначале, но свой.

Лейтенант Громов с удовольствием представил себе, как все это будет выглядеть на разборе учения. Беднягу Свиридова полковник, конечно, разнесет в пух и прах. И правильно сделает. Потому что Свиридов — мямля. А Громова он, безусловно, похвалит. И есть за что. За инициативу, быстроту и, главное, самостоятельность. Полковник обязательно скажет: «Лейтенант Громов проникся духом современного боя». И конечно, полностью одобрит решение молодого командира. «Решение разгромить противника, — скажет полковник, — должно быть бесповоротным и доведено до конца. И лейтенант Громов именно такое решение принял, именно так действовал».

Еще много всяких хороших слов скажет о Громове командир полка, только орлом он его не назовет. К сожалению, суховат полковник.

Нетрудно вообразить, какое при этом будет лицо у Свиридова. По-товарищески его, конечно, жаль. Неважно начинает человек свою офицерскую службу. Но кто виноват? Сам виноват. Иди в бухгалтеры, если не чувствуешь призвания к военному делу. Не тянули же тебя за уши в военное училище. Скажешь: путевка комсомола? Смешно. Решением комсомола таланты не присваиваются. С талантом нужно родиться. «Так-то, милый мой Свиридов».

4

Озябшие руки лейтенанта наконец согрелись. Но Геннадий все еще не может отойти от огня, Все-таки крепко продрог и промок он сегодня ночью. «Но это пустяки. Скоро все забудется. До чего же чудесным теплом дышит топка полевой кухни. Кажется, душу и ту согревает. Удивительная штука полевая кухня. Все непрерывно меняется в армии: и оружие почти каждый год новое, и техника уже фантастическая. А полевая кухня все такая же. Такой была и тогда, когда прадед мой, Михаил Громов, лихой разведчик, георгиевский кавалер, воевал на сопках Маньчжурии, и тогда, когда дед-буденновец водил в атаку на беляков свой бесстрашный сабельный эскадрон. С той поры многое стало иным в армии, а вот кухня полевая осталась такой же, и ничто на нее не влияет: ни время, ни события, ни новые способы ведения войны. Поразительно, но факт. Значит, есть что-то в нашей военной жизни неизменное, вечное. Да и что говорить, разве я в самом себе не ощущаю эти воинские, в веках неизменные качества? От прадедов и дедов достались мне в наследство смелость и отвага, способность переносить любые лишения, готовность идти на риск ради победы, любовь к трудным походам и опасностям. Это