Читать книгу "Гамбит Воскресенского, или Как я свергал Александра Лукашенко - Юрий Воскресенский"

на голову приговоренному к казни молодому писателю Достоевскому, которого обвиняли в государственном заговоре. Он уже ждал команды «пли» и канонических «девяти граммов в сердце». Но вместо этого на расстрельный плац в самый последний момент прибыл посыльный от царя, объявивший о высочайшей милости – замене расстрела каторжными работами. Получилось красиво и в высшей степени психологично.

Не зря Достоевский этот день считал едва ли не самым важным в своей жизни. Что-то в нем изменилось в те самые пограничные мгновения между прежней жизнью, позорной смертью и жизнью новой. Так мир получил гения психологической прозы.

Но мое будущее мне столь ясно не вырисовалось даже после самодемонстрации такого «кейса», как принято сейчас говорить. Мешок на голову – это далеко не всегда к просветлению и слава. Пятерку декабристов повесили как раз с мешками на головах. Хотя и веревки там рвались, и на помилование высочайшее можно было рассчитывать. Куда там… Только афоризм поэта Рылеева и остался на память о том безобразном эпизоде нашей истории: «Что за страна? Даже повесить нормально не могут».

Тем временем мы наконец-то приехали. Меня вытащили из «тайного экипажа», понесли наверх, по крутым ступенькам. Дальше была еще одна лестница, на этот раз покрытая красной ковровой дорожкой. Я ее достаточно отчетливо видел, глядя себе под ноги. И тут мешок с моей головы наконец-то сдернули.

Первые часы в Конторе. Не забывается такое никогда

На меня пристально и строго глядел со стены уроженец нынешней Минской области – лучший друг чекистов и беспризорников Феликс Эдмундович Дзержинский.

Доводилось читать где-то, что Железный Феликс интуитивно видел то, что было скрыто от обычного человека, мог предвидеть будущее. Ну а его проницательный, огненный взгляд стал одним из символов советской эпохи. Возможно, это был своеобразный психологический прием со стороны товарищей из сферы госбезопасности – подставить меня под чудотворный портрет. Но это я сейчас так думаю, иронично улыбаясь, а тогда лишь единственная мысль одинокой рыбкой мелькнула в моем обостренном разуме: «Слава Богу, к серьезным, государственным людям попал, не к бандитам каким-то. Уже хорошо».

Ну а дальше, не дав расслабиться и перевести дух, мне устроили длинный, многочасовой допрос, на первых стадиях без протокола. Менялись опера один за другим. И не было среди них добрых полицейских, как в кино. Все они были как на подбор предельно требовательными. Им очень хотелось уличить меня в том, чего я никогда не делал: в организации массовых беспорядков, в подготовке антигосударственного мятежа, в финансировании протестов и тому подобном.

В общем, наши взгляды на мою роль в происходящем по стране в августе 2020 года принципиально расходились. И это стоило мне определенного здоровья. Развивать и уточнять свою мысль я не буду, скажу лишь, что никакого стокгольмского синдрома[3], который мне позднее приписывали бывшие соратники, у меня не развилось.

Я прекрасно понимаю, что оперативные работники не церемонятся при осуществлении комплекса оперативных мероприятий. Их тренируют и обучают жесткому задержанию, тем более когда на кон поставлены стабильность и спокойствие страны, а впереди маячит тень гражданской войны.

Что касается следователей, то так полюбившееся ими чистосердечное признание, полученное на стадии предварительного расследования, досталось в наследство не от советского прокурора Андрея Вышинского[4], а из римского права[5]. Сам же Вышинский, наоборот, считал, что «такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и – еще хуже – единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар все дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них»[6].

Ближе к полуночи, фактически 13 августа, я оказался в камере знаменитого следственного изолятора КГБ, известного в народе как «Американка». Началась моя совершенно новая жизнь, в статусе задержанного, а фактически – в роли государственного преступника.

Соседи по камере уже спали или делали вид. Так что процедуру знакомства было решено отложить до утра. Недолго думая, я полез на верхние нары и улегся на тоненький матрас, который металлическими соединениями тюремной шконки впивался в многострадальные ребра.

Не спалось. Передо мной, словно кадры кинохроники в ускоренном режиме, проносилось все то, что принято называть жизнью, такой единственной и неповторимой. Полагаю, без демонстрации этих «кадров-глав» история моего прихода к «свержению» Александра Лукашенко будет непонятной и недосказанной. Равно как и то, почему он обратил внимание именно на меня и уже 8 сентября 2020 года в интервью российским журналистам заявил, что я ему «жутко понравился» и он даже «пожалел, что такого человека не было рядом».

В тот день на интервью к главе белорусского государства приехали главный редактор международного телеканала Russia Today Маргарита Симоньян, корреспондент Первого канала Антон Верницкий, ведущий программы «Вести» на телеканале «Россия 1» Евгений Рожков и главный редактор радиостанции «Говорит Москва» Роман Бабаян.

Это случилось уже после того, как от меня были готовы откреститься очень хорошие знакомые и даже друзья.

Давайте вместе с вами переберем звенья цепочки одной жизни и жизни страны. Вспомним, что предваряло события 2020 года в Беларуси, которые впоследствии назовут неудавшейся попыткой цветной революции.

А к моей «тюремной исповеди» мы с вами непременно вернемся, но уже во второй части книги, ровно десять глав спустя.

Глава вторая. Танки бывают разные, или К кому бы примкнули Гагарин и Высоцкий в 1993 году

Родился я в интеллигентной и относительно обеспеченной семье инженерно-технических работников. Имя мое Юрий – прямой родительский, прямо-таки фанатский посыл к космическому первопроходцу Гагарину. Их мечта, если угодно. Не знаю, как сложилась бы у меня судьба, если б молодость моя не пришлась на эпоху пресловутых геополитических и иных сдвигов.

В 1991 году как-то очень резко стало не до науки, мечтаний о космосе и прочей прекраснодушной фантастики, не коррелирующей с реальностью.

Классическое интеллигентное «совдетство» с журналами и книгами

Но детство, как и в большинстве интеллигентных советских семей, прошло у меня под знаком хорошего чтения. Родители выписывали прекрасные журналы, литературные и не очень. Помню взорвавший душноватую политическую атмосферу «Огонек», литературные сокровищницы «Знамя» и «Дружба народов». Последний журнал примечателен тем, что в нем с апреля по июнь 1987 года печатался главный роман Анатолия Рыбакова, одна из самых популярных книг эпохи перестройки – «Дети Арбата».

Анатолий Рыбаков, автор повестей «Кортик» и «Бронзовая птица», которые так любили советские дети, говорил, что, написав роман о сталинском времени, выполнил дело своей жизни. Его текст вызвал невероятный общественный резонанс.

Президент США Рональд Рейган тогда сказал: «Мы рукоплещем Горбачеву за то, что он вернул Сахарова из