Читать книгу "Пленница - Борис Седов"

Потому что суббота. А значит, завтра не надо чуть свет вылезать из постели и, еще не проснувшись, словно осенняя муха, еле-еле ползать по дому — из своей комнаты в ванную, из ванной на кухню, и опять в свою комнату, — собираясь (будто на каторгу) в школу. Впереди воскресенье. Плюс сегодняшний вечер. Телевизор… компьютер… завтра поездка в секцию по у-шу («Гибче! Плавнее! Дышите не грудью, а животом!»). Тоска! Была бы хотя бы одна подруга. Но все они три с лишним месяца назад остались так далеко!

Мама:«Не бери в голову, доча. Все образуется».

Папа: «Наплюй!»

Ха, проще некуда! «Не бери в голову», «Наплюй!»

— Родаков не будет до завтра, — сообщила Карина Зинке Цизевич и бросила мимолетный взгляд на Тамару. — Свалили еще вчера вечером.

— На дачу? — Низенькая и некрасивая обладательница уже по-взрослому развитой груди, склочной натуры и ног в форме перевернутых кверху донышками бутылок, Цизевич на ходу расстегнула портфель и, погремев в кармашке многочисленным канцелярским хламом, выудила из него три мятых дешевых ириски. — Будешь?

— Ага. — Кэрри цапнула из протянутой пухлой ладошки конфету и принялась отделять от нее прочно прилипший фантик. — Куда же еще? «Ах, парники! Ах, рассада! Ах, трали-вали! Забор завалился, а печка дымит!

— Мои тоже. Будешь? — Лишь после некоторого раздумья Зинка предложила другую конфету Тамаре.

— Спасибо.

Отказаться было невежливо. И неразумно. Откажешься — тут же завистливая стерва Цизевич все истолкует по-своему. Шу-шу-шу с девками: «Ах, эта Астафьева… кооператорша… задавака… ах, эта зажравшаяся буржуйка побрезговала. А как же, конечно. Дома, наверное, такое! У папаши-то, говорят, „мерседес“, каких в Ленинграде раз-два и обчелся».

Тамара медленно перешла на другую сторону улицы и, не оборачиваясь, принялась перешнуровывать ослепительно белые новенькие кроссовки.

«Наплюй!» — сказал папа. Он прав.

Зинка с Кариной гуляют в одном дворе и знают друг друга еще с дошкольного возраста. Они — что-то вроде подруг, если можно назвать их отношения дружбой. А Тамара чужачка. Кооператорша… задавака… выскочка…

Она чувствовала себя как последняя идиотка, но уйти по-английски, не попрощавшись не решилась. Зачем обострять и без того совершенно невразумительные отношения с одноклассницами, зачем самой подставляться под клеймо «Задавака», когда на самом деле ты совсем не такая — вовсе и не зажравшаяся буржуйка, готовая на всех и вся взирать свысока. Просто повезло с родителями несколько больше, чем остальным. Просто учеба почему-то дается шутя — при всем желании не удалось бы не быть самой успевающей ученицей в классе.

А зависть — едкая штука!

Тамара услышала, как Цизевич на другой стороне узкой улочки громко хихикнула (или хрюкнула?) и, не выдержав, все-таки обернулась.

Карина и Зинка, абсолютно забыв о существовании Тамары, спокойненько удалялись вдоль улицы по направлению к продуктовому магазину.

Не попрощавшись. В отличие от Тамары они могли позволить себе подобное хамство. И лишний раз продемонстрировать новенькой, что она для них пустое место. Изгой. И ничего ей не светит.

«Надо поговорить с отцом, чтобы на будущий год меня перевели в другую школу».

Она выплюнула недожеванную ириску и пошагала к автобусной остановке. Довольно высокая с блестящими черными волосами, ниспадающими на плечи, прямым, чуть вздернутым носиком и темно-карими, обрамленными длинными густыми ресницами глазами. Мальчишки считали ее красивой.

— Страшно подумать, царица Тамара, о том, что нас с мамой ждет через несколько лет, когда ты чуть-чуть подрастешь, — однажды, смеясь, заметил отец.

— Ты напоминаешь мне жену фараона Эхнатона Нефертити, вернее, ее изображение на древнеегипетских барельефах, — недавно заметила мать. — Хочешь взглянуть? — кивнула она на полку, заставленную художественными альбомами.

— Нет, — гордо вздернула носик Тамара. Она не желала напоминать Нефертити, стремилась всегда быть самой собой. Никому не подражала, ни под кого не подстраивалась. Может, поэтому и не сложились отношения в школе?

Выскочка… задавака…

Но почему же еще недавно в Череповце все было вовсе не так? Целая куча подруг, теплые отношения и с одноклассниками, и с учителями.

И зачем они только сюда переехали?

Потому что так было надо отцу. Вот уже больше года, как он почти не виделся со своей семьей. Он обосновался в Ленинграде, открыл там свой офис и снял большую квартиру возле метро «Московская», где всего в пятнадцати минутах езды от города, в поселке Тярлево около Павловска стремительно возводился для них богатый коттедж. Лишь иногда на выходные отец вырывался в Череповец. В конце января коттедж достроили, и Астафьевы переехали в город на Неве. Из скромной трехкомнатной «распашонки» на окраине задымленного промышленного Череповца в двухэтажные хоромы с мансардой, зимним садом и самым настоящим камином, воздвигнутые в паре шагов от знаменитого на весь мир Павловского парка.

— Шикарный дом, правда? — поинтересовалась мама в первый же вечер.

— Не знаю, — соврала Тамара. Она уже точно определилась с тем, что ей здесь абсолютно не нравится, — слишком просторно. Слишком большие комнаты. Гулко, будто в спортивном зале.

«А еще я здесь абсолютно одна. У мамы есть папа, у папы — работа. У меня никого. Никто не заглянет в гости, никто не позвонит. Все остались там, в прошлом.»

— Ничего, доча, привыкнешь. Пойдешь в школу, заведешь новых подруг… Ты только погляди, как здесь красиво! И папа теперь каждый день с нами, а не где-то за четыреста верст…

«Не каждый день, а каждую ночь. Если не уезжает в Таллинн, то все равно появляется дома лишь поздно вечером. А на работу уходит уже рано утром. Только и видишь его по выходным. Да и то не всегда».

— Куда лучше было, когда он был простым инженером, а не продавал дурацкие цветные металлы в Эстонию, — однажды призналась она матери. Та неожиданно вспылила:

— Что ты можешь понимать в этом, Тома! Он горбатится сутками напролет, чтобы мы ни в чем не нуждались. У нас прекрасный дом, две дорогие машины. Отложены деньги на то, чтобы после школы ты могла уехать учиться где-нибудь в Гарварде или Сорбонне Да разве я в твои годы могла мечтать о таком! Ей подается все готовенькое, на блюдечке с голубой каемочкой! Ей все завидуют…

«Вот именно, завидуют. И терпеть не могут. Кстати, не только меня. И тебя, мама, сторонятся соседи. Здороваются, любезно раскланиваются, но никогда не обмолвятся с тобой ни словечком. Я все вижу. Я не слепая».

И правда, обитатели соседних домов — обычных отделанных вагонкой избушек — с первого дня четко очертили границу своих взаимоотношений с появившимися в поселке кооператорами, и эту границу за месяц никто так и не переступил. Сухое «Здравствуйте» — и все. Совсем как в школе.