Читать книгу "Ты знала - Эшли Одрейн"

На мой день рождения ты составил список из ста пунктов, за что меня любишь. 14. Люблю, как ты тихонько похрапываешь во сне. 27. Люблю твой красивый почерк. 39. Люблю чертить пальцем свое имя у тебя на спине. 59. Люблю есть с тобой один пончик на двоих по дороге на занятия. 80. Люблю наблюдать, как ты заканчиваешь читать хорошую книгу и потом прижимаешь ее к груди. 92. Уверен, однажды ты станешь хорошей матерью.

– С чего ты взял, что я стану хорошей матерью? – Я отложила список. На мгновение мне показалось, что ты вообще меня не знаешь.

– А почему нет? – Ты игриво ткнул меня пальцем в живот. – Ты же такая заботливая и милая. Жду не дождусь, когда мы с тобой заведем детишек.

Мне ничего не оставалось, как улыбнуться.

Никогда не встречала столь пылкого человека.

– Однажды ты поймешь, Блайт. Женщины в нашей семье… не такие, как все.

Я до сих пор помню мамину оранжевую помаду на сигаретном фильтре. Пепел, падающий в чашку с остатками апельсинового сока. Запах подгоревшего хлеба.

Ты крайне редко заводил разговор о моей матери, Сесилии. Я поведала тебе следующие факты: (1) она ушла, когда мне было одиннадцать, (2) после этого я виделась с ней всего дважды, (3) мне неизвестно, где она сейчас.

Ты знал, что я не люблю вспоминать о ней, и не расспрашивал – боялся того, что мог услышать. Ничего удивительного. Все мы возлагаем определенные надежды на себя и окружающих. С материнством то же самое. Каждый надеется получить хорошую мать, жениться на хорошей матери, стать хорошей матерью.

1939–1958

Этта родилась в день, когда началась Вторая мировая война. С самого рождения она была краснощекой и пухленькой, с глазами цвета Атлантики.

Она влюбилась в знакомого мальчика, сына доктора. Его звали Луи. В отличие от других мальчишек, он был добрым, спокойным и хорошо воспитанным, к тому же его совершенно не волновало, что Этта не отличалась красотой. Луи провожал ее в школу, осторожно придерживая за талию, с первого дня до последнего, а Этта всегда ценила хорошие манеры.

Ее семья владела сотнями акров кукурузных полей. Когда Этте исполнилось восемнадцать, она объявила отцу, что хочет выйти замуж за Луи. Тот настоял, чтобы зять выучился фермерству: у него не было сыновей, и он надеялся передать фамильное дело мужу дочери. Однако Этта подозревала, что отец хочет доказать Луи: земледелие – тяжкий, но достойный труд, не для слабаков, не для умников. Его уязвляло, что Этта выбрала человека, совершенно на него не похожего.

Луи собирался пойти по стопам своего отца и даже получил стипендию в медицинском институте, но женитьба на Этте была для него важнее лицензии доктора. Тесть заставлял его работать до седьмого пота, хотя Этта умоляла оставить мужа в покое. Каждый божий день Луи вставал в четыре утра и до темноты трудился в полях. Как любила вспоминать Этта, он ни разу не проронил ни слова жалобы. Он продал отцовский саквояж и учебники по медицине, а деньги положил в жестянку, стоящую в буфете, – на колледж для будущих детей. Один этот поступок, по мнению Этты, исчерпывающе доказывал, каким бескорыстным человеком был ее муж.

Однажды ранним осенним утром Луи затянуло в силосный комбайн, и он истек кровью прямо на поле. Обнаружив тело, отец Этты послал дочь накрыть его брезентом. Этта принесла отрезанную ногу мужа в амбар и швырнула в отца, когда тот набирал воду в ведро, чтобы смыть кровь с комбайна.

Она не успела сказать родным о ребенке, растущем у нее под сердцем. Этта была крупной женщиной и весила килограмм на тридцать больше положенного, так что о беременности никто не догадался. Четыре месяца спустя, в жестокую снежную бурю, у нее родилась девочка, Сесилия. Тужась на кухонном полу, Этта не сводила глаз с жестянки в буфете.

Они с дочкой тихо жили на ферме и почти не появлялись в городе, а когда все же приезжали, люди начинали перешептываться, что она «страдает нервами». В те дни о таких вещах предпочитали не распространяться. Отец Луи регулярно снабжал мать Этты успокоительными, поэтому Этта целыми днями отдыхала на железной кровати в своей бывшей детской, а за маленькой Сесилией присматривала бабушка.

Однако вскоре Этта поняла, что не найдет мужа, если будет валяться в постели. Постепенно она вернулась к обычной жизни и приняла на себя заботы о Сесилии. Когда Этта вывозила дочь в город в коляске, та отчаянно плакала и звала бабушку. Этта всем рассказывала, что у нее проблемы с пищеварением, она несколько месяцев ничего не ела, поэтому так исхудала. Конечно, никто не верил, но она не обращала внимания на пересуды.

Вскоре Этта познакомилась с Генри. Он недавно приехал в город, ходил в ту же церковь и управлял конфетной фабрикой. С первой минуты знакомства Генри был совершенно очарован – ему вообще нравились дети, а Сесилия оказалась прелестным ребенком, да и Этта, как выяснилось, вовсе не такая ненормальная, как ее описывали.

Вскоре Генри купил дом в стиле Тюдоров в центре города. Этта перестала валяться в кровати, набрала утраченный вес и посвятила себя обустройству семейного гнезда. На крыльце стояли качели, на окнах висели кружевные занавески, каждый день в духовке пеклись шоколадные кексы. Как-то раз Этта заказала комплект мебели для гостиной, но его по ошибке привезли не в тот дом, и соседка велела грузчикам нести мебель к себе в подвал. Когда Этта поняла, в чем дело, то побежала по улице вслед за грузовиком прямо в халате и в бигуди, ругаясь на чем свет стоит. Это происшествие вызвало уйму веселья, и даже Этта в итоге расхохоталась.

Она очень старалась поступать так, как от нее ожидали.

Быть хорошей женой, хорошей матерью.

Казалось, все шло прекрасно.

Глава 2

Вот о чем я вспоминаю, когда думаю о начале нашей совместной жизни:

Твои мама и папа. Может, для других это не столь важно, но все вы были для меня семьей. Моей единственной семьей. Твои родители очень хорошо ко мне относились – дарили щедрые подарки, покупали авиабилеты, чтобы я съездила с тобой в теплые края. У них всегда пахло глаженым бельем; мне каждый раз не хотелось покидать их гостеприимный дом. Твоя мама касалась моих волос, и я еле сдерживалась, чтобы не забраться к ней на колени. Иногда мне думалось, что она любит меня так же сильно, как тебя.

Они тактично не расспрашивали меня об отце и не обиделись, когда он отклонил их приглашение на ужин. О Сесилии даже не упоминали; прежде чем нас познакомить, ты предупредил, чтобы они не затрагивали эту тему. (Блайт замечательная, самая лучшая. Но просто на всякий случай…) Вы не обсуждали мою мать даже между собой, ведь вам нравилось беседовать лишь о приятном.

Еще бы, вы и сами были безупречны.

Ты называл младшую сестру «золотце», а она тебя боготворила. Каждый вечер звонил родителям; я подслушивала в коридоре, гадая, что такое рассказывает тебе мать, раз ты так хохочешь. Через выходные ездил домой, чтобы помочь отцу по хозяйству. Вы обнимались. Ты присматривал за младшими двоюродными братьями, помнил наизусть мамин рецепт бананового пирога, на каждую годовщину свадьбы дарил родителям открытку. Мои вообще не вспоминали о своей свадьбе.