Читать книгу "Верхние Саванны - Жюльетта Бенцони"

Хотя один сын у Жиля уже был. Он рос где-то в долине Могаука в лагере вождя ирокезов Корнплэнтера, а родила его вскоре затем скончавшаяся красавица Ситапаноки, индейская принцесса, которую Жиль так страстно любил в дни битв за независимость. О существовании мальчика он узнал лишь год назад; Тим утверждал, что ребенок светловолосый и сероглазый, и он, еще ни разу не видев, уже любил сына и был самым решительным образом настроен забрать его у индейцев, чтобы воспитать французским дворянином и американцем одновременно, даже рискуя испортить еще больше отношения с женой… Впрочем, хуже вряд ли бывает.

С той минуты, когда Жиль вынес из объятого огнем Фоли-Ришелье бесчувственную Жюдит, ему все время казалось, что рядом с ним лишенное души создание, красивая кукла, которой руководят привычки и строгое воспитание, но не разум.

Придя в себя в дорожной карете — ее влекли за собой четыре лошади, мчавшиеся во всю прыть сквозь заснеженную Францию к Лорьяну, — молодая женщина потрясенно оглядела окружающих, словно очнулась от дурного сна. Какое-то время она безмолвно наблюдала за мелькавшим за окном зимним пейзажем, потом перевела усталый взгляд на того, кто являлся ее законным супругом, в чем у нее больше не было сомнений.

— Куда мы едем? — только и спросила она.

— Сначала в Лорьян, там стоит мой корабль.

Оттуда в Америку… Как вы себя чувствуете?

— Хорошо… благодарю вас. Только немного устала.

— Скоро мы остановимся, чтобы сменить лошадей. Вы сможете немного отдохнуть и поесть…

— О! Это ни к чему. Мне ничего не нужно…

И, закутавшись поплотнее в лисью шубу, крытую черным драпом с лисьей же оторочкой, Жюдит снова забилась в угол кареты, откинула голову на подушки — лицо ее было бледно — и, тяжело вздохнув, опять закрыла глаза.

Может, спала, а может, притворялась спящей.

Но только на протяжении всего пути от Парижа до Лорьяна, не меньше ста двадцати пяти миль, веки ее были сомкнуты. При смене лошадей она послушно выходила из кареты, следовала в комнату на постоялом дворе, куда тут же приходила ее горничная. В последний момент, перед самым отъездом с улицы Клиши, Жиль все же решил взять с собой камеристку. Это была одна из дочерей крестьянина из Обервилье, давно уже служившего семье Жюдит. Простая, честная девушка, искренне привязанная к хозяйке, страшно боялась оказаться на улице. Звали ее Фаншон, и она сама умоляла позволить ей сопровождать госпожу.

В конце концов. Жиль согласился, но только при условии, что горничная соберется в две минуты и не будет брать с собой ничего лишнего.

Жиль настаивал, чтобы, кроме надетого на Жюдит платья и шубы, накинутой на нее, ни единой вещи не было взято из дома, любое напоминание о котором жгло его стыдом и гневом.

Однако путь предстоял неблизкий и Жиль позаботился о жене: на одну из повозок погрузили большой сундук со всем, что может понадобиться молодой женщине в дороге. Приобретением вещей занималась мадемуазель Фаншон, уже однажды выполнявшая подобное поручение перед свадьбой своих юных друзей.

Странное поведение Жюдит заставило Жиля порадоваться, что он взял с собой Фаншон. Юная девица — ей едва исполнилось восемнадцать — ехала в одной карете с капитаном Малавуаном, относившимся с презрением ко всем, кто вырос вдали от воды, к «неводоплавающим», и, едва экипажи останавливались, Фаншон бросалась к хозяйке и принималась хлопотать вокруг нее: купала, укладывала в постель, приносила еду и вообще ходила за Жюдит, как кормилица за грудным младенцем.

В первый вечер они остановились в очень удобной гостинице, и Жиль пригласил жену поужинать вместе в просторном зале, но Жюдит, все с тем же спокойным отсутствующим выражением, отказалась.

— Нет, благодарю вас… Я лучше останусь у себя. Я так устала…

Настаивать он не стал, только подивился поведению молодой женщины, так несвойственному ее деспотичной и страстной натуре. Он ожидал взрыва ярости, гневных упреков, неистовых попыток оправдать и защитить свою безрассудную — а с его точки зрения, глупую, унизительную, непомерную — страсть к лже-доктору Керноа. Жиль думал, что, едва придя в себя, Жюдит набросится на него, как разъяренная кошка, станет надменно требовать вернуть ей свободу и будет обливать его грязью… Ничего подобного. Впервые в жизни Жюдит вела себя спокойно, покорно… и абсолютно не обращала внимания на обстановку, словно все, что происходило вокруг, ее на самом деле не касалось. Ни разу не назвала она супруга по имени, но обращалась к нему с вежливым безразличием, как к случайному попутчику: «сударь».

На ночь она запиралась вместе с Фаншон в своей комнате. А днем, в карете, не произносила ни слова, дремала с таким притворством, что, в конце концов, рассердила Жиля. На следующей станции, в Мансе, он пересадил в свою карету Фаншон, а сам оседлал Мерлина и поскакал верхом, рядом с Понго, презиравшим экипажи. Он не мог дольше оставаться наедине с призраком своей погибшей любви.

Прибыв к месту назначения, на постоялый двор «Королевская шпага», Жюдит, словно так и надо, продолжала вести себя по-прежнему. Лишь появление старой Розенны, кормилицы Жиля, которую она хорошо знала, заставило ее улыбнуться и сказать несколько теплых слов. Она даже поцеловала бретонку и заверила, что рада снова видеть ее. Зато, заметив семью Готье, лишь окинула ее ледяным взглядом, а когда черные глаза Жюдит остановились на нежном личике Мадалены, она и вовсе как-то странно насторожилась. На застенчивый реверанс девушки госпожа де Турнемин едва ответила холодным кивком.

Ее нелюбезный прием произвел неприятное впечатление на Анну Готье.

— Может быть, нам не стоит ехать с вами, господин шевалье, — сказала она Жилю. — Мне кажется, наше общество не нравится госпоже де Турнемин.

— Но вы же не состоите у нее на службе. Вы мои друзья, и мы вместе отправляемся строить новую жизнь, обосновываться на новом месте.

Горничная у нее и без вас есть, да и Розенна присмотрит. А в Америке вы будете жить отдельно, в собственном доме. Так что только в дороге придется потерпеть.

Анна успокоилась. К счастью, пока они пересекали Атлантику, Жюдит вовсе не показывалась. «Кречет» был парусником легким, быстроходным, потому, несмотря на неважную погоду, путешественникам понадобилось лишь чуть больше трех недель, чтобы переплыть великий океан, и все это время молодая госпожа де Турнемин провела вдвоем с Фаншон в специально оборудованной для нее удобной каюте. Из трех женщин, плывших вместе с ней, одной лишь Розенне было позволено переступать порог этой каюты, чтобы хоть чем-то помочь сбившейся с ног горничной.

Едва парусник поравнялся с островом Груа, Жюдит почувствовала себя ужасно, заперлась в каюте и на протяжении всего пути не сделала из нее ни шагу — до того измучила ее морская болезнь. Поразительно, что этот недуг настиг дочь волн, с самых юных лет привыкшую, как любой ребенок в Бретани, чуть ли не жить в лодке. Было чему удивляться: у юной сирены — Жиль не мог забыть, как вынырнула Жюдит сентябрьским вечером из вод Блаве, — вполне обычное небольшое волнение на море вызывало неудержимую рвоту, а дочь крестьянина из Обервилье Фаншон, сроду не видавшая океана, с самого отплытия держалась уверенно, как бывалый моряк.