Читать книгу "Семья в законе - Владимир Колычев"

– Где сидишь, в кабаке? Опять наклюкаешься?

– Да нет, нормально все. Домой сейчас пойду...

– Давай, давай, а то у тебя уже язык заплетается.

– Тебе это кажется, – мотнул головой Павел.

– Не кажется... Все, домой давай иди. Пока, я тебя люблю...

– Я тебя тоже.

Павел уже собирался нажать на кнопку сброса, когда до его слуха донесся грозный голос:

– Кого ты там любишь?

В трубке послышались короткие гудки. А спустя время снова раздался звонок.

– Ты кто такой? – нахраписто надавил на перепонки знакомый мужской голос.

– Ты что, Слава, обкурился? – грубо спросил Павел.

– А-а, это ты, Пал Михайлович! – успокаиваясь, небрежно, на тяжелом натужном выдохе проговорил Слава. Похоже, он был порядком подшофе.

Никифорову не нравился выбор дочери. Славе уже за тридцать. Лысая голова, бульдожьи щеки, второй подбородок, жирное брюхо и задница такая, что мягкая мебель не нужна. И характер нехороший... Но у него были деньги. Сеть автомагазинов по городу, элитный коттедж на окраине города, две иномарки в гараже. А жил он с Машей в гражданском браке, и это больше всего смущало Павла.

– Ты чего там на мою дочь рычишь?

Злость усилилась, когда он услышал в трубку приглушенный расстоянием всхлип. Или это ему показалось, или дочь плачет.

– Да нет, нормально.

– Что, нормально? Учти, если узнаю, что ты хоть пальцем ее тронул!..

– И что будет? – заносчиво хмыкнул Слава.

– А вот когда тронешь, тогда и узнаешь.

– Тронул уже. Вон сидит, кровь по щекам размазывает.

– Что?!

В ответ Никифоров услышал короткие гудки.

Механически отточенным движением он вернул телефон в карман, невидяще глядя в тарелку, взял за горлышко графинчик, налил в рюмку водки, выпил, после чего сделал несколько глотков из кружки с пивом.

Под потолком сизыми волнами качался табачный дым, где-то рядом звякнула вилка, чуть поодаль кто-то кому-то что-то сказал, нервно хихикнула женщина, послышался звук льющейся жидкости, крышка звонко стукнулась о кастрюлю, заурчала кошка, набросившись на упавший кусок мяса. Обострившийся вдруг слух позволил Павлу слышать даже то, что происходило на кухне. Но эти звуки, смешавшись в глухую какофонию, казалось, доносились откуда-то из прошлого, упрямо продавливая полупрозрачную стенку бычьего пузыря, в который было упаковано настоящее. Тоска сгустилась до плотности критической массы, а потом перетекла в злость на гражданского зятя.

Павел подозвал рыхлотелую официантку в засаленном переднике, велел подать счет, расплатился и вышел в ночь. Его старая «девятка» с проржавевшим крылом была припаркована неподалеку, но как ехать, если в голове пьяное болото?.. Домой надо идти, а машину забрать утром. Ну, а как же гражданский зять? Он дочь избивает, а за это наказывают...

Никифоров сел в машину, пристегнулся, постарался сосредоточиться. Аккуратно выехал на дорогу, неторопливо свернул на Челябинскую улицу. Он понимал, к чему может привести управление автомобилем в нетрезвом виде, поэтому вел себя осторожно, внимательно всматривался в дорогу, не разгонялся, хотя, казалось, нужно было спешить.

Но чем ближе он подъезжал к дому гражданского зятя, тем сильнее вдавливал педаль акселератора, и стрелка спидометра нервно подрагивала.

Сознание все глубже погружалось в сумерки, во мгле которых скрывалось зудящее желание покончить с жизнью... Павел не видел смысла жить дальше...

Это случилось три месяца назад, через несколько дней, как он сводил жену в «Забегаловку». Лена задержалась на работе, возвращалась уже затемно, но домой так и не пришла. Ее подкараулили на улице, при свете фонарей ударили по голове молотком, забрали сумку и пакет с продуктами... Свидетели видели двоих, но в лицо преступников никто не запомнил.

Лена умерла по дороге в больницу. А ее убийц по горячим следам найти не удалось... Павел служил в городском УВД, в отделе по раскрытию тяжких преступлений. Уж как он был заинтересован в раскрытии этого убийства, и то ничего не смог поделать. Следствие ни к чему не привело, и секретные осведомители молчали, словно сговорившись. Возможно, это был не обычный разбой; очень даже могло быть, что кто-то свел с Павлом счеты. Так это или не так, но удар ему нанесли в самое сердце. И он понимал, что никогда не сможет оправиться от него...

Никифоров почувствовал, как откуда-то из груди поднялась и подступила к глазам горькая слезоточивая волна, кончик носа потяжелел, набух, будто березовая почка. Он попытался, но не смог сдержать слезы. Они скатывались по щекам, стекали в щетинистые усы...

Он вспомнил, как в позапрошлом году отдыхал с Леной на Черноморском побережье. Утяжеленная водорослями волна упруго накатывала на берег, с шумом сдирая с него шлифованную гальку. Он лежал в шезлонге, нежась в солнечных лучах, а Лена выходила из моря. На одну руку она наматывала длинные мокрые после купания волосы, другой весело махала ему. Павел был тогда в темных очках, и она думала, что он смотрит на нее. А он в это время любовался юной девушкой, которая заходила в воду. Уж очень замечательно выглядела она в купальных стрингах. И все-таки Лена узнала, куда направлен был его взгляд. Надо было видеть, как улыбка на ее лице превращалась в страдальческую гримасу...

Тогда Павлу было все равно. Потому что тогда он не любил жену. Верней, так ему казалось... А сейчас тяжесть этих воспоминаний сдавила ему грудь – дыхание перехватило. А слезы крупными каплями покатились из глаз...

Только после того, как Лена погибла, он явственно осознал, насколько она была ему дорога. И как сильно он ее любил. Он возненавидел себя за то, что изменял ей, унижал своим невниманием, не согревал ее лаской...

Боль утраты оказалась настолько страшной, что жизнь, казалось, остановилась. Он даже не думал о том, что нужно соблюсти траур: желание изменять жене умерло вместе с ней. Не нужны ему были другие женщины, и его возмущала сама мысль о том, чтобы пополнить коллекцию своих побед. А сами эти прошлые завоевания казались ему отвратительными...

Жизнь остановилась. А машина неслась по ночным улицам на большой скорости. Впереди мрак и пустота. Тогда какой смысл ехать дальше?.. Взять бы вправо да врезаться на скорости в придорожный столб!..

Нет, это безумие. Нельзя так делать, взывал к разуму Павел. Но руки сами по себе вывернули руль вправо, и машина, не снижая ход, устремилась к обочине... Только тогда сознание включило защитный механизм, и машина чуть ли не в последний момент выровняла курс.

Свет фонарей растекался перед глазами, руки тряслись, ноги, казалось, онемели... Прижавшись к обочине, Никифоров остановил машину, до боли зажмурил глаза. Надо было собраться с мыслями, сжать в кулак обломки рассыпавшейся воли.

Да, ему нужно на тот свет. Найти жену, встать перед ней на колени, вымолить прощение и остаться с ней навсегда... Но как же грех самоубийства?.. Лена не святая, но по сравнению со многими она могла показаться эталоном благочестия. И если где-то ей уготовано место по ту сторону мироздания, то, наверняка, в раю. А души самоубийц даже в ад не пускают, у них и шанса нет, чтобы очиститься. Они гибнут сразу, безвозвратно... Нет, через самоубийство к Лене не попадешь.