Читать книгу "Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону - Амиран Урушадзе"

Пример Нидерландов оценил английский парламент, который в 1641 году начал борьбу против государственного деспотизма Карла I и несправедливых приговоров «Звездной палаты» — высшего судебного органа Английского королевства. 22 ноября 1641 года Долгий парламент, прозванный так за длительный срок существования (1640–1653; 1659–1660), принял Великую Ремонстрацию (The Grand Remonstrance). Это длинный перечень злоупотреблений королевской власти, или преступлений против свободы. Короля и его окружение обвиняли во введении незаконных и абсурдных налогов, расправах с оппозиционерами, нарушении прав собственности. Парламент требовал контроля над высшей властью: «Для лучшего охранения законов и свобод королевства необходимо, чтобы все противозаконные злоупотребления и требования были судимы и наказываемы на сессиях и ассизах (от позднелатинского assisae — заседания. — А. У.)». В Англии началась гражданская война, в которой победил парламент. Он провозгласил себя носителем верховной власти и обезглавил короля. Весной 1649 года королевская власть была отменена «как ненужная, обременительная и вредная для свободы». Англия стала республикой «Общего блага» (Commonwealth). Освободившись от короля и «Звездной палаты», учредив республику, победители должны были определить программу будущего. Англичане завоевали так называемую «негативную» свободу (свободу от чего-либо) и теперь стояли перед вызовом «позитивной» свободы (свободы для чего-либо).

Одной из попыток определить свободу стал памфлет лидера диггеров (копателей) Джерарда Уинстенли (1609–1676) «Закон Свободы». Уинстенли дал такое определение свободе и свободному человеку: «Каждый свободный человек будет обладать свободою пользования землею, обрабатывать ее или строить на ней, свободно получать из складов все, в чем он нуждается, и будет пользоваться плодами трудов своих без всякого ограничения; он не будет платить ренты никакому лорду, и будет обладать правом быть избранным на должность, если ему свыше сорока лет, а если он не достиг сорокалетнего возраста, то он будет обладать правом голоса при выборе должностных лиц». Уинстенли считал главным врагом свободы бедность: «Вот рабство, на которое бедные жалуются: они живут в нищете в стране, где так много изобилия для каждого». Выход — свободное пользование землей для всех без ренты и лордов. Этот утопический идеал диггеры попытались воплотить в жизнь, но первая же их колония, построенная на принципах свободы и равноправия, была уничтожена республиканскими властями. Собственники распахиваемой земли забили тревогу. И государство не могло остаться безучастным: нет права собственности — нет дохода — нет налогов — нет государственных институтов. История движения диггеров показывает, что важным являлся не только вопрос определения свободы, но и проблема ее границ, за которыми простирается темная бездна хаоса вседозволенности и произвола.

В Новое время европейские страны пытались разрешить дилемму свободы и порядка, но окончательного ответа, формулы свободы нет и сегодня. Республики, победа которых над «старыми режимами» явилась торжеством политической свободы, так и не смогли достичь социальной свободы. Поэтому сторонники левых утопических идеалов всегда могли заявить об отсутствии «истинной свободы», понимаемой как тотальное равноправие и прямое политическое участие в делах государства. Многое из этого остается предметом споров и борьбы в современных государствах Европы и Северной Америки.

Знает ли российская история аналогичные эпизоды и события? Существует ли российская история свободы? Историк и философ Георгий Федотов (1886–1951) писал, что ответить на такие вопросы — значит решить, является ли Россия частью европейской культуры и истории. Если говорить о свободе как об ограничении произвола, и в первую очередь произвола политического, то русская история X–XII веков знает примеры разнообразных механизмов «сдержек и противовесов». Княжеская власть контролировалась катехоном (от греческого «удерживающий») служителей Церкви, независимым боярством, сильной вечевой традицией в больших городах. Русь и в политическом, и в культурном отношении была частью Европы. Об этом свидетельствуют и разветвленные матримониальные отношения. Великий князь киевский Владимир Мономах был женат на английской принцессе Гите Уэссекской — дочери последнего англосаксонского короля Гарольда II Годвинсона, погибшего в битве при Гастингсе 14 октября 1066 года. Монгольское нашествие XIII века словно форматирует диск с политическим и культурным наследием Древней Руси. Погибло две трети городов, большинство из них впоследствии не возродились или выжили, но уже в виде мелких поселений.

Центр военно-политической силы постепенно переместился в Москву, где, в силу ордынского влияния и сложных природно-климатических условий, формируется новая модель государства и общества. О тяжелых переменах в организации русской повседневной жизни и даже в самом характере народа писали Николай Карамзин и Александр Герцен. Последний с горечью отмечал: «У преследуемого, разоренного, всегда запуганного народа появились черты хитрости и угодливости, присущие всем угнетенным: общество пало духом». Историк Николай Костомаров (1817–1885) писал, что монгольское нашествие не оставило русским князьям и простому народу выбора, «оставалось отдаться на великодушие победителей, кланяться им, признать себя их рабами и тем самым, как для себя, так и для своих потомков, усвоить рабские свойства». Сбросить владычество Орды удалось только к концу XV столетия. Но, освободившись от внешней несвободы, московские правители не собирались возвращаться к вечевым идеалам старины. По словам того же Александра Герцена, «Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни». Мечтой московских государей стала неограниченная самодержавная власть. Иван III (1440–1505; правил 1462–1505) — «отец русского самодержавия» — собрал под свою руку русские княжества, вывез из Новгорода вечевой колокол (1478), предательски заморил в темнице своего брата Андрея Большого (1446–1493), которого за благородство и гуманизм историки называют «последним рыцарем Средневековья». Василий III (1479–1533; правил 1505–1533) продолжил укреплять единодержавную власть: боярство потеряло политическое значение, все важные решения московский государь принимал в личных покоях при участии немногих ближайших советников. Завершил самодержавную революцию первый русский царь Иван IV Грозный (1530–1584; правил 1533–1584), который кровавыми репрессиями окончательно подавил боярскую оппозицию. Один из ближайших сподвижников царя воевода Андрей Курбский (1528–1583), опасаясь царской расправы, бежал в Польшу. В эмиграции Курбский написал «Историю о делах великого князя московского», в котором подробно отобразил многочисленные бессудные казни Ивана Грозного. Массового и организованного протеста государственному террору не было. Причин народной покорности множество (бесконечные войны, эсхатологические ожидания), но основные — социальная ненависть и державная гордость. Народ безучастно наблюдал за истреблением богатых боярских и княжеских родов, царь был окружен ореолом победителя Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств. Ужасы опричнины (1565–1572) и военные неудачи опустошили страну и разорили разделенное социальными противоречиями общество. О политической свободе и механизмах сдерживания власти уже никто не помышлял.

Но в истории России был Дон — не просто река, а река-республика. История донской свободы разворачивалась параллельно истории европейской борьбы за политические вольности. Казачья колонизация Дона развивается во второй половине XVI века, а к началу следующего столетия донское казачество превращается в мощную военно-политическую силу, которая приняла активное участие в событиях Смутного времени (1598–1613). На Дон уходили не только бесправные крестьяне Московского государства, но и разоренные беспрестанными войнами «оскудевшие» дворяне, которые оставляли царскую службу. Отметим, что на вольной реке дворяне-беглецы часто становились военными предводителями казаков и, как отметил историк Руслан Скрынников, «при благоприятных условиях беглый дворянин, послужив вольным атаманом на Дону, мог вернуться на государеву службу в прежний чин». Вольные донские казаки подчинялись только своим выборным атаманам. Выборная администрация Дона как реки-республики схожа с принципами политического устройства итальянских городов-республик Венеции, Генуи, Лукки.