Читать книгу "Усама - Леви Тидхар"

Джо дотянулся до пачки на столике, извлек сигарету – свою третью за день. Прикурил ее от «зиппо» и уставился в окно. Звучал негромкий джаз. Каждое утро Джо приходил сюда, покрывая за полчаса пешком расстояние от своей квартиры на Сокпалуанг-роуд, мимо автовокзала и примыкавшего рынка фруктов и овощей, мимо таксистов, собак и кудахчущих кур, мимо большого табло, восхвалявшего благо «Содержания нашей страны в чистоте» («Каждый сознательный гражданин обязан убирать мусор»), через огни светофоров и прямо через Талат Сао, «утренний рынок», а там – в небольшую кофейню с кондиционером, которая служила ему офисом куда больше, чем его собственная контора.

Сидел он там подолгу, и никто его не беспокоил. Пялясь за оконное стекло, видел, как встречались друзья и уходили, смеясь. Мимо прошла мать с двумя детишками, держа их за руки. Трое мужчин остановились покурить вместе, разговаривали, размахивая руками, потом побрели дальше. Девушка появилась на ступенях, казалось, в ожидании, что что-нибудь произойдет. Пять минут спустя из дверей вышел парень, ее лицо засветилось улыбкой, и они ушли, сделав вид, что не знают друг друга. С автостоянки появилась деревенская женщина с корзинами. Облаченный в костюм бизнесмен сошел по лестнице с небольшой свитой, и все они поспешили к черному лимузину под защиту кондиционера. Давным-давно Джо уяснил себе, что иногда легче всего ощущать одиночество среди людей. Он больше не позволял суете беспокоить его, но, сидя там, отделенный от мира прозрачными стеклами окон, временами чувствовал себя отключенным от времени, все контакты между ним и остальным человечеством отключались и сгорали, а его связь с людьми за окном ощущалась не более чем фантомом ампутированной конечности, все еще болящей, хотя и уже не существующей. Он затянулся сигаретой, выпустил дым, немного пепла упало на книжку и оставило серую полоску, когда Джо смахнул его.

Джо в последний раз пригубил кофе. На донышке не осталось ничего, кроме легкой пенки. Зазвучала иная музыка: джаз сменился задушевной мелодией, ему знакомой, правда, Джо не помнил откуда. Он достал сигарету. За окном прошла маленькая девочка с плюшевым мишкой в руках. Прошел, держа пачку книг, студент-подросток в тщательно отутюженных черных брюках и отглаженной белой сорочке. Две девочки шли мимо, доедая мороженое, и когда парень в белой сорочке увидел их, то заулыбался, девчонки улыбнулись в ответ, и дальше они пошли вместе. Звучавшая бессловесная песня изводила Джо, так всегда бывало, когда появлялось назойливое ощущение чего-то знакомого, но никак не удавалось подобрать этому название, что всякий раз вызывало у него раздражение. Он вгляделся в небеса над зданиями и заметил в них перемены.

На минуту стемнело, свет вдруг потускнел, Джо, следя за небом, заметил, как за окном клочок бумаги на земле сам собой сдвинулся с места, вспорхнув, понесся по воздуху, как грязно-белая бабочка, и понял: приближаются дожди.

Расплатившись, он вышел на улицу и почуял, как по-иному пахнет воздух. Пожилая леди, продававшая английские буквари и прописи напротив, тоже посмотрела в небо, и на лице ее Джо различил то же томление, что всего минуту назад ощущал сам. Потом он пошел к автостоянке, захрустел ботинками по гравию, шагал и насвистывал мелодию. И лишь когда почти дошел до своей конторы, вспомнил: это ж песня старины Дули Уилсона[2], – он слышал ее в другом прокуренном кафе, в другое время и в другом месте.

Разбегающаяся по углам туча гекконов

Шагая по широким тенистым улицам центра Вьентьяна, Джо в какой уже раз поражался тому, как сказывалось на убранстве города японское влияние. Среди низеньких традиционных построек вдоль Ланг-Ксанг-авеню, к примеру, вдруг возносился полузавершенный остов нового здания банка «Кобаяси», высоченного яйца из стекла и хрома, видимого издалека, явно чужеродного тела в этом степенном, царственном окружении. На стене, составленной из лавок, на чьих выносных лотках грудами высились ананасы, арбузы и китайские сливы личи, над головой бронзовокожего владельца (хмонг[3], определил Джо), сидевшего в теньке с самокруткой, залип линялый плакат, изображавший почтительно склонившихся друг перед другом короля Лаоса и императора Японии под надписью «Сфера азиатского со-процветания». Япония заметно мелькала в марках машин, слышалась в реве музыки, вылетавшей то тут, то там из миниатюрных динамиков, напоминала о себе в объявлениях о наборе в языковые школы, обещавшие «Первоклассный японский, английскую систему обучения – для вас и будущего ваших детей».

Он пересек Ланг-Ксанг, и вскоре стала видна Тхат Дам[4], Xерная пагода, высившаяся в небе напоминанием о давно минувших войнах. Когда-то она была крыта золотом и сияла на солнце, но золото ободрали то ли тайские, то ли бирманские (с уверенностью, какие именно больше, сказать было нельзя) захватчики, да так и не вернули на место. Трещины в ступенях из камня поросли травой. Место тихое, мирное – и Джо оно всегда нравилось.

Он дошел до обшарпанного строения на углу. Снаружи располагалась винная лавка с миниатюрными статуэтками, стоявшими во дворе, где предлагались рисовый виски с закуской и где нещадно курили фимиам пахучие палочки. Задержавшись на мгновение и рассеянно оглядев двор, Джо вошел в прохладную пыльную и темную прихожую. Поднялся по лестнице, отметив про себя, что единственная лампочка опять перегорела. На первом этаже на улицу выходило место, где варили суп из лапши, но вряд ли хоть кто-то обедал там. Там же была и букинистическая лавка, только она еще не открылась: ее владельцу, Альфреду, еще предстояло стряхнуть с себя последствия предыдущей ночи и убедить себя заняться бизнесом, – чего никак нельзя было ждать раньше полудня.

Джон открыл дверь своей конторы, переступил порог и внимательно оглядел помещение, что проделывал всякий раз, входя в него. В окнах, слегка мутноватых, виднелись верхушки крыш и широко распахнутые небеса над Меконгом. Стол его был из простого, не крытого лаком дерева, под одну из ножек для устойчивости был подсунут многократно сложенный листок бумаги. На столе в беспорядке лежали бумаги, пресс-папье в виде слона, тусклый металлический нож для вскрытия писем, настольная лампа и пепельница, сделанная из полированной скорлупы кокоса. Пепел и два вчерашних окурка все еще оставались в пепельнице, и он мысленно пометил сказать пару слов уборщице, даром что это, похоже, ничего не изменит. Телефона на столе не было. В верхнем ящике хранились тайская подделка под «смит-вессон» 38-го калибра, незарегистрированный, и бутылка «Джонни Уолкер» с красной наклейкой, наполовину пустая или наполовину полная – это как посмотреть.

Кроме того, в комнате были плетенная из бамбука корзина для конторского мусора (как и пепельница, не опорожненная), металлический шкаф-стеллаж для папок, пустой (если не считать пары стоптанных черных туфель размера на два меньше, чем у Джо, – единственное напоминание о предыдущем обитателе комнаты), одинокая книжная полка, на стене – небольшая картина, изображавшая горящее поле (цветы темно-красные, дым клубился по холсту неровными линиями белого и серого, сквозь него проглядывала фигура человека, лицо которого скрывал дым), три стула (один за столом и два перед ним), в горшке – растение (давным-давно почившее в бозе).