Читать книгу "Миньон, просто миньон… - Татьяна Коростышевская"

Зато общая цель сплотила моих дворян? Ей страшно, ей, наверное, одиноко! Зато мы здесь прекрасно справляемся, стараясь сшить королевство как расползающееcя лоскутное одеяло? Мы были уверены, что Ригель двинет на столицу войска, заручившись поддержкой крупных фамилий с границ со Скасгардией! Где это все? Где войска? Где осада? Чего хочет эта сумасшедшая, помечающая своих приспешников красной звездой? Зачем ей понадобился меч Арктура? Кто ее волшебный спутник? Почему их следы затерялись?

– Она ведь все ещё жива? – тихо спросил Мармадюк, когда ее величество обессилено смолкла.

– Да, – Аврора поднялась с кресла и, приблизившись к шуту, обняла его за плечи, – фамильный кристалл Шерези зажигается от моего прикосновения, значит наш граф-Цветочек жив.

Мармадюк распрямился и, перехватив королеву за запястья, усадил ее на свое место:

– И это прекрасное «зато», милая. А теперь давай займемся нашим лоскутным одеялом.

Глава 1.

Семь грехов

У меня одеревенела спина. Так бывает, когда сон сморит тебя в неподходящем для этого месте, ты вытягиваешь свои члены, пытаясь принять удобное им положение, но поверхность – гладкая и твердая, удобству нисколько не способствует, ты пробуешь повернуться, утыкаешься плечом в стену, или стенку, такую же гладкую и твердую, и…

– И ничего никто не заметит, – голос у говорившего был писклявым, – чикнем аккуратненько здесь и вот тут…

– Осторожнее, – второй тоненько чихнул, – главное, ее не поцеловать. Отец сказал, что принцессы пробуждаются поцелуями.

Принцессы? Я осторожнo приоткрыла веки и сразу зажмурилась от резанувшего по глазам света. Дыши, Басти. Раз – легкий вдох, раз, два, три – выдох. У спокойно спящих выдох длиннее.

– Как ты себе представляешь случайный поцелуй?

Мои коварные посапывания подозрений не вызвали.

Кстати, о поцелуях: губы ощутимо горели, я тихонько провела по нижней языком. Сухо и шершаво.

– Здесь! – сказал писклявый, и кожу головы над ухом обожгло болью.

Я взвизгнула, засучила ногами, оттолкнула чье-то тело, и заорала, открыв глаза:

– Тысяча фаханов!

– Тысяча? – рыжий коротышка замахнулся огромными ножницами. – Я возьму четверых! Простак, остальные на тебе…

– Где?! Где фаханы? – втoрой коротышка ползал по земле, где очутился после моего толчка. – Где?

Я потерла кулаками глаза, поморгала, ещё потерла. Яркое изумрудное лето, вода, камни, два карлика, ножницы…

Я заерзала, пытаясь уйти с линии удара, то есть отползти. То есть… Ай, все равно, ничего не получилось! Я была в коробке, бортики которой сковывали движения.

– Так где фаханы?

– Внимательней посмотри, – пыхтя, я повернулась на бок, преодолевая сопротивление какой-то шерсти, которой оказалась набита моя коробка, шерсть была нежной и приятной наощупь, но раздражала меня чрезвычайно, особенно когда пыталась залезть в глаза или открытый от напряжения рот. Тысяча! Фах-х…

Я повернулась, подмяв под себя целый сноп и остановилась, лишь ощутив боль в затылке. Шерсть оказалась волосами, причем моими.

– Ты нас обманула? – карлик осторожно заглянул в ящик. – Разве принцессы могут врать?

Ножницы щелкнули в воздухе.

Какая бессмысленная смерть, Шерези. Ты столько всего перенесла: пленение, ранение, побег, и все это ради того, чтоб тебя зарезали ножницами как жертвенного барана?

– Какого барана? – безоружный коротышка поднялся на ноги и стал отряхивать колени. Коленям это помогло мало.

Я опять думала вслух?

– Малихабарского. В Малихабаре, знаешь ли, придерживаются целого сонма странных традиций.

– Опять врешь?

Я пожала плечами. Может и вру. Но откуда-то ведь у меня в голове этот жертвенный баран появился? И именно в связи с ножницами. Матушка моя, достойнейшая графиня Шерези, помнится, писала мифическое полотно…

– Если твоя матушка графиня, – перебил мои, оказавшиеся монологом, размышления коротыш, – тогда ты принцессой быть не можешь.

– Не могу. Я граф!

Второй коротыш выронил ножницы и чихнул.

– Будь здоров, – сказала я вежливо и сразу велела: – Помогите мне подняться.

Пока они тянули меня за руки с угрозой оторвать их к фаханам, я вещала:

– Позвольте мне закончить о Малихабаре. Теперь я точно помню, что обряды с баранами и ножницами там проводятся.

Из тучных стад выбирают животное с самым мягким руном и стригут его наголо, когда лорд наш Солнце находится в зените…

Когда мне наконец удалось перевалиться через бортик и встать на ноги, волосы окутали меня плащом. Думаю, это банальное сравнение не нашло бы одобрения у моего друга лорда Доре, но сейчас оно полностью отражало действительность. Из одежды на мне была лишь шелковая сорочка и волосяной плащ поверх нее. Сорочка доходила до коленей, шевелюра – до щиколоток.

Сколько же прошло времени, граф?

Я повела головой, закинула за шею руки, собирая волосы.

– Злосчастье наше, Простак, – чихающий карлик обратился к другу, – мало того, что она не принцесса, так ещё и скорбна умом.

– Какая разница, Чих, – отвечал тот. – У нее есть нечто, что к уму отношения нe имеет.

И они посмотрели на меня своими блестящими глазками.

Я обернула волосяной жгут вокруг предплечья, легко присела и подхватила с земли ножницы. Они оказались тяжелыми, но и стричь ими я не собиралась. Угрожающе наставив двойное острие на собеседников, я закричала:

– Где мой пояс, мелкие твари? И, если выяснится, что из-за того, что вы совершили со мною, пока я была без чувств, я не смогу его надеть…

Мой «скорбный», как его изволили только что принизить, ум, уже давно сложил два и два. Я – Бастиан Мартере граф Шерези, могу быть мужчиной, только если на мне волшебный пояс. А он, в свою очередь, действует, лишь до тех пор, пока я девица. И, если эти мерзавцы успели меня обесчестить…

Сколько же времени прошло? Судя по обилию моей шевелюры, лет пятьдесят, более чем достаточно для того, чтоб надругаться над моим телом!

– Меньше двух дней…

Они держали меня в этой коробке пятьдесят лет! Даже не в коробке, в гробу! Потому что гладкие кованные стенки…

– Сколько? – на мгновение я позвонила себе отвлечься от страданий.

– Тебя принесли нам позавчера.

– Два дня? На поругание и этого хватит!

Я взмахнула своим оружием. Собеседники не испугались, они попросту не обращали на меня внимания, быстро переговариваясь.

– Фахан говорил что-то про пояс?

– Не помню, Чих, он говорил с Папашей.