Читать книгу "Я хотел убить небо - Жиль Пари"

Когда я открыл глаза, в доме было очень шумно, и я испугался, что это живые мертвецы и мягкие тряпичные куклы зовут меня по имени.

Меня никто, кроме учительницы, не называет Икаром.

Для всех я – Кабачок.

А потом дверь чердака отворилась, и я увидел месье, которого никогда раньше не встречал, он вроде не был похож на живого мертвеца, но мертвецы хитрые и могут притворяться людьми, как в сериале «Захватчики», и я стал отстреливаться яблоками, которые у меня как раз были под рукой, и месье свалился с лестницы.

Потом я увидел соседского мальчика, который явился с целой толпой полицейских.

Один из них сказал: «Осторожно, тут яблоки», потому что поскользнулся на них, и тогда соседский мальчик закричал: «Ты убил моего папу!», а другой полицейский сказал: «Нет, твой папа просто сильно ударился», а потом этот самый папа встал, и они толпой двинулись на меня, и я сказал себе: «Ну всё, конец фильма».

Я закрыл лицо руками и стал ждать, что сейчас мне влетит по первое число, и тут кто-то погладил меня по голове, и я тогда растопырил пальцы, и соседский папа сидел рядом со мной на корточках и спрашивал меня: «Малыш, ты видел, кто это сделал?»

Все полицейские смотрели на меня, и соседский мальчик тоже.

Мне было немного страшно оттого, что все на меня смотрят, и я дрожал, а потом услышал, как чей-то низкий голос сказал: «Оставьте нас одних, вы же видите, ребёнок напуган».

Все разошлись, остался только полицейский с низким голосом, он разгрёб яблоки и уселся на пол. Из-под его рубашки выглядывал большой белый живот.

– Сколько тебе лет, Икар?

Я посчитал на пальцах, как нам показывала в школе учительница, и сказал:

– Девять.

Он достал из кармана маленькую тетрадочку и что-то в ней записал. А потом его низкий голос стал совсем тихим, и он спросил, что произошло, и я рассказал ему про живых мертвецов, и про мягких тряпичных кукол, и про «Захватчиков», которые переодеваются в людей.

Полицейский приподнял фуражку, почесал затылок и сказал, что его зовут Реймон и что я могу его прямо так называть.

– Хорошо, – ответил я. – Но ты тогда зови меня Кабачком.

Он ничего не сказал, а потом спросил очень тихо (так тихо, что мне даже пришлось попросить, чтобы он повторил вопрос):

– Как это произошло с твоей мамой?

– А, это всё из-за неба.

Полицейский посмотрел на свои грязные ботинки и переспросил немного странным голосом:

– Из-за неба?

И тогда я рассказал ему про папу, который витает в облаках, и про «пежо‐404», который врезался в старый дуб и сломал маме ногу, и про месье, который присылает ей каждый месяц деньги на еду и на рубашки моего размера.

– А папа твой где? – спросил Реймон.

– Папа уехал в кругосветное путешествие с козой.

– Бедный малыш. – И полицейский погладил меня по голове.

Я чувствовал себя странно оттого, что все эти люди гладят меня по голове, поэтому слегка отодвинулся.

– А мама с тобой хорошо обращалась? – Он снова снял фуражку, волосы под ней были мокрые, и на лбу от неё отпечатался след.

– Ну да, она готовит вкусное пюре, и иногда мы смеёмся.

– А когда не смеётесь?

Я подумал и спросил:

– То есть когда я сижу на чердаке?

– Да, когда ты сидишь на чердаке.

– Ну, на чердаке я сижу, когда плохо себя вёл и не хочу, чтобы она ударила меня по щеке, а то потом надо тереть щёку, пока следы от пальцев не исчезнут. У неё нога не гнётся, так что на чердаке можно не бояться.

– И что ты сделал, когда в последний раз плохо себя вёл?

– Ну… Наверное, в последний раз я вёл себя плохо вчера, когда играл с револьвером.

– Револьвер – это не игрушка, малыш.

– Я не хотел один играть в шарики, а мама смотрела телевизор, и Грегори больше к нам не приходит, так что мне нечем было заняться, я даже со свиньями не умею разговаривать, как соседский мальчик.

– Хорошо, хорошо… – сказал Реймон и спросил: – А где ты взял револьвер?

Он спрашивал, а сам опять чесал затылок, я даже подумал, может, у него вши или ещё что.

– В маминой спальне.

– Мама разрешала тебе брать револьвер?

– Нет, я даже не знал, что он у неё есть.

(Я не решился сказать, что немного порылся в её вещах.)

Реймон пожевал карандаш, как будто это травинка.

– А потом что произошло?

– Я вышел во двор с револьвером и стал играть.

– Это ведь не игрушка.

– Ты это уже говорил, месье. Если бы ты был здесь вчера, мы бы могли поиграть в шарики.

– Я просил, чтобы ты называл меня Реймоном. Итак, револьвер. Ты что же, стрелял из него?

– Да, я хотел убить небо.

– Убить небо?

– Ну да, небо, потому что там тучи, из которых льются одни только несчастья, и мама из-за этого всё время пьёт пиво, кричит и бьёт меня то по голове, то по заднице, и потом у меня надолго остаются следы от пальцев.

– Мама тебя била?

– Сначала – только если я что-нибудь натворил, а потом стала кричать и бить просто так, ни с того ни с сего, и тогда я забирался на чердак и спал с яблоками.

Реймон записывал не знаю что в свою тетрадочку и высовывал язык от усердия – я даже рассмеялся.

– Почему ты смеёшься, малыш? – пробасил Реймон.

– Ты высовываешь язык, как жирный Марсель, когда он пишет то, что диктует учительница.

Полицейский улыбнулся и снова почесал голову, и я спросил, может, у него вши, а он ответил, как будто меня не услышал:

– А потом ты, значит, выстрелил в маму?

– Я не нарочно, она хотела отнять у меня револьвер, она рассердилась и кричала, что я придурок, как папа, и выстрел получился как-то сам собой.

Несколько секунд я боролся со слезами, сначала они щекотали горло, а потом всё-таки навернулись на глаза, и я уже ничего не видел.

– Всё позади, малыш, ну-ну, успокойся, на, возьми мой платок.

Я вытер платком глаза, а у меня ещё и сопли текли, так что я заодно высморкался.

– А другие родственники у тебя есть, малыш?

– Нет, только мама.

Я вернул платок, и он убрал его в карман.

– Хорошо, поедешь со мной в участок, позвоним оттуда судье.

– Судья – это месье, который стучит молотком и отправляет преступников в тюрьму?

– Ты не преступник, малыш, ты слишком маленький для того, чтобы тебя отправили в тюрьму. Судья отправит тебя в дом, где живут такие же дети, как ты.