Читать книгу "За век до встречи - Лайза Джуэлл"

– Мы захватили тепловентиляторы, – сказал Джолион, потирая озябшие руки. – Когда грузовое такси наконец приедет, мы сразу включим их на полную мощность. – Его голос звучал почти весело, словно он хотел подбодрить Элизабет и ее мать, но им обеим было совершенно ясно, что два дешевых тепловентилятора вряд ли сумеют справиться с холодом и сыростью, давно ставшими хозяевами в доме, где было слишком много необитаемых комнат.

– А потом, – добавил Джолион с мужеством отчаяния, – я взгляну, что там с отоплением.

Арлетта бросила на сына взгляд, который показался Элизабет откровенно пренебрежительным.

– В этом нет необходимости, – заметила она. – В ближайшие несколько недель погода улучшится и станет не такой холодной: в конце концов, не зря же мимо Гернси протекает Гольфстрим. А отопление… Пока ты разберешься, что с ним не так, пока найдешь человека, который согласится прийти и починить его, причем за такую сумму, от которой у тебя глаза на лоб полезут, настанет лето и в доме снова станет тепло. Ну а пока можно топить камины, они есть почти в каждой комнате. Главное, одеваться как следует, держаться двух-трех комнат и, конечно, не забывать про напитки. Нужно согревать себя не только снаружи, но и изнутри.

Тебе хорошо говорить, подумала Элизабет, с завистью поглядев на роскошную шубу и меховую шапку Арлетты. Наверное, медведю на Северном полюсе холоднее, чем тебе.

Элизабет разместили в комнате на втором этаже, оклеенной выгоревшими обоями в зеленую и голубую вертикальную полоску («Ни дать ни взять – старая мужская пижама», – подумала она.). Три небольших окна в свинцовых переплетах выходили на море. Здесь было еще холоднее, чем внизу, и когда девочка выдыхала, пар клубился у нее перед самым лицом подобно бесплотному духу.

Ее кровать стояла у дальней от окон стены. Она была сделана из какого-то очень тяжелого, облицованного темным шпоном дерева и застелена не слишком дорогим на вид пуховым одеялом в голубом пододеяльнике. Поверх двух тонких как галеты подушек сидел облезлый кролик, связанный из голубой шерсти. Вид у него был такой, словно его бросили здесь умирать. Глядя на эту кровать, Элизабет невольно вспомнила, на чем она спала дома. В Фарнеме у нее была полуторная металлическая кровать, выкрашенная в белый цвет (порошковая покраска!), с завитушками и шишечками, отлитыми из прозрачного перспекса[1]. Элисон купила ей эту кровать на десятилетие: «Ведь ты стала больше почти в полтора раза!» Полуторным было и одеяло, заправленное в белоснежный, расшитый розовыми бутонами пододеяльник, а наволочка на подушке была отделана кружевами. Каждое утро, прежде чем отправиться в школу, Элизабет рассаживала на этой подушке всех своих игрушечных медвежат. Перед отъездом она попросила маму захватить с собой и кровать, если она, конечно, поместится в кузов грузового такси, но Элисон виновато улыбнулась и сказала:

– Прости, дорогая, но кровать придется оставить. Но не волнуйся, она никуда не денется. Когда мы вернемся, она будет на прежнем месте, и ты снова сможешь в ней спать. Не думаю, что за три месяца ты ее перерастешь.

И Элизабет пришлось смириться.

Поставив на пол свой рюкзачок, девочка с трудом расстегнула окоченевшими пальцами пряжку и нащупала внутри своего любимого медвежонка. Потянув игрушку за уши, Элизабет вытащила ее из недр рюкзачка, в который она перед отъездом уложила книги, блокноты и игры, надеясь скрасить с их помощью скуку утомительного восьмичасового пути. Уткнувшись лицом в мягкий коричневый плюш, Элизабет вдохнула исходящий от медвежонка сухой, сладковатый запах оставшегося где-то за тридевять земель дома и почувствовала, как у нее заныло сердце. Не отрывая лица от медвежьего живота, она оглядела холодную, по-спартански скудную обстановку комнаты, бросила взгляд на бесконечную, серую, как застывший бетон, равнину моря за окном, а потом решительно подошла к кровати, схватила уродливого вязаного кролика, открыла форточку и зашвырнула его как можно дальше в холодную, блеклую пустоту.

2

Только в середине февраля, – спустя почти пять недель после переезда и через десять дней после того, как было восстановлено отопление, – между Элизабет и Арлеттой состоялся первый по-настоящему содержательный разговор. Они столкнулись в прихожей, когда Элизабет махала на прощание рукой своей новой лучшей подруге Белле и ее матери, которые привезли ее в особняк на утесе после чаепития в своем доме в Сент-Питерс-Порте. Элизабет все еще улыбалась, когда, обернувшись, увидела Арлетту, которая стояла на нижней ступеньке лестницы, опираясь на трость. На сей раз, правда, она была не в шубе, а строгом черном платье с плиссированной юбкой, белым муслиновым воротничком и укороченными рукавами. Благодаря изящным лодыжкам и тонкой талии, Арлетта выглядела так, словно сошла со страницы модного журнала за пятьдесят пятый или даже пятидесятый год.

Спустившись с последней ступеньки с помощью трости, с которой она теперь не расставалась, Арлетта внимательно посмотрела на Элизабет.

– Кто это был? – спросила она.

Элизабет ответила не сразу. Ей хотелось убедиться, что адресованный ей вопрос не содержит никакого подвоха.

– Белла, – сказала она наконец.

– Белла?.. – переспросила Арлетта, слегка приподняв подведенную бровь. – Кто такая Белла?

– Моя лучшая подруга.

– Вот как? – Лицо пожилой леди слегка прояснилось. – У тебя есть лучшая подруга? Уже?

Элизабет с гордостью кивнула.

– Что ж, – заметила Арлетта, – в таком случае я могу за тебя не беспокоиться. Ты не пропадешь. Идем, – добавила она, снова поворачиваясь к лестнице. – Я только что приготовила какао, и мне хотелось бы выпить его вместе с тобой.

– О’кей, – приветливо сказала Элизабет и последовала за Арлеттой, которая медленно поднималась по ступенькам. На первом же лестничном пролете пожилая леди остановилась, чтобы перевести дух.

– Знаешь, – сказала она, – когда-то я ходила в ту же школу, что и ты сейчас. Кстати, совсем забыла – как она теперь называется?

– Школа Лурдской Богоматери.

– Ах да, верно!.. Не знаю только, при чем тут Лурдская Божья Матерь, но… Когда я там училась, она называлась Школой Святой Анны и состояла из одной-единственной комнаты, в которой помещались все ученики от четырехлеток до одиннадцатилетних. – Она мягко улыбнулась и снова двинулась вверх по лестнице. – Знаешь, сколько мне лет? – спросила Арлетта, снова останавливаясь на середине лестничного марша.

Элизабет кивнула.

– Знаю. Вам восемьдесят четыре.

Арлетта слегка нахмурилась.

– Кто тебе сказал?

– Джолион?.. – шепотом отозвалась Элизабет. Она не была уверена, что это – правильный ответ.

– Гм-м… – Арлетта наморщила нос и продолжила подниматься по ступенькам.