Читать книгу "Смертницы - Тесс Герритсен"

У обочины нас ждут два фургона.

— Выстраивайтесь в шеренгу! — командует водитель. — Давайте, поторапливайтесь. На вас хотят посмотреть.

Сбитые с толку его приказом, мы выстраиваемся в шеренгу — семь усталых девчонок с ноющими ногами и в пыльной одежде.

Из фургонов вылезают четверо мужчин и приветствуют нашего водителя по-английски. Они американцы. Один из них, в бейсболке, самый крупный, медленно проходится вдоль шеренги, оглядывая нас. Он похож на обожженного солнцем фермера, инспектирующего своих коров. Американец останавливается передо мной и хмурится, вглядываясь в мое лицо.

— Что с этой?

— Дерзит, — объясняет наш водитель. — Это просто синяк.

— И все равно она какая-то дохлая. Кто ее захочет?

Знает ли он, что я понимаю английский? Или ему все равно? Может, я и дохлая, думаю я, зато у тебя поросячья морда.

Его взгляд уже двинулся дальше, к другим девчонкам.

— Хорошо, — говорит он, и на его лице появляется ухмылка. — Посмотрим, что там у них.

Водитель смотрит на нас.

— Раздевайтесь, — приказывает он по-русски.

Мы потрясенно глядим на него. До этого момента во мне еще теплилась надежда на то, что женщина в Минске говорила правду и в Америке нас ждет работа. Что Аня будет нянчить трех маленьких девочек, а я стану продавщицей в магазине свадебного платья. Даже после того как водитель отобрал у нас паспорта, даже после того как мы, спотыкаясь, прошли весь этот путь, я по-прежнему верила: «Все наладится. Все еще может оказаться правдой».

Никто из нас даже не двинулся. Мы все еще не можем поверить в приказание, которое только что прозвучало.

— Вы что, не слышите меня?! — рявкает водитель. — Хотите выглядеть, как она? — Он тычет в мое разбитое лицо, которое до сих пор ноет от удара: — Делайте что я сказал!

Одна из девочек потрясла головой и заплакала. Это приводит его в ярость. От его пощечины девушка покачнулась, голова ее дернулась. Водитель хватает девчонку за блузку и разрывает ее. Она с криками отбивается от него. Второй удар опрокидывает ее на четвереньки. Для пущей убедительности он с силой бьет ее ботинком по ребрам.

— Ну? — Он оборачивается к остальным. — Кто хочет быть следующей?

Одна из девушек начинает судорожно расстегивать блузку. Следом за ней мы все послушно стягиваем рубашки, расстегиваем юбки и брюки. Даже Аня, стеснительная Анечка, послушно задирает топ.

— Все! — приказывает наш водитель. — Снимайте все! Что вы копаетесь, суки? Ну ничего, скоро научитесь делать это быстро.

Он приближается к девушке, которая стоит, скрестив на груди руки. Она не сняла нижнее белье. Девушка морщится, когда он хватает ее за боди и срывает его.

Четверо американцев окружают нас, словно голодные волки, их взгляды жадно впиваются в наши тела. Аня дрожит так сильно, что слышно, как стучат ее зубы.

— Вот эту я, пожалуй, обкатаю.

Одна из девушек всхлипывает, когда ее выдергивают из шеренги. Мужчина даже не пытается скрыть свои намерения. Он прижимает девушку лицом к одному из фургонов, расстегивает ширинку и насилует ее. Она кричит.

Другие мужчины тоже делают свой выбор. Аню вдруг оттаскивают от меня. Я пытаюсь удержать ее, но водитель заламывает мне руку.

— Ты никому не нужна, — говорит он. После чего запихивает меня в фургон и запирает.

Из окна я вижу все, слышу все. Хохот мужчин, отчаянную борьбу девушек, их крики. Невыносимо смотреть на это, но и отвернуться невозможно.

— Мила! — кричит Аня. — Мила, помоги мне!

Я бросаюсь к запертой двери, отчаянно пытаюсь выбраться. Мужчина уже опрокинул ее на землю и силой раздвинул бедра. Она лежит, прижатая к земле, крепко зажмурившись от боли. Я тоже кричу, стучу кулаками в окно, но выбраться не могу.

Когда мужчина отрывается от нее, я вижу на нем ее кровь. Он застегивает брюки и громко объявляет:

— Замечательно! Просто замечательно.

Я смотрю на Аню. Поначалу мне кажется, что она мертва, потому что девушка не двигается. Мужчина даже не обернулся к ней, он лезет в рюкзак за бутылкой воды. Жадно глотает. Он не видит, как Аня возвращается к жизни.

Внезапно она вскакивает на ноги. И бросается бежать.

Она несется через пески, а я прижимаю руки к стеклу, чтобы лучше видеть. «Беги, Аня! Беги. Беги!»

— Эй! — орет один из мужчин. — Вон та убежала.

Аня по-прежнему мчится. Она босиком, голая, и острые камни наверняка врезаются в ее ступни. Но впереди лишь открытая пустыня, и она движется решительно.

«Не оглядывайся. Не останавливайся! Беги…»

От выстрела у меня стынет кровь в жилах.

Аня покачнулась и упала на землю. Но она не собирается сдаваться. Она пытается подняться, шатаясь, словно пьяная, делает несколько шагов, потом падает на колени. Теперь она передвигается ползком, каждый сантиметр для нее — это борьба, победа. Она приподнимается, будто пытается ухватиться за руку невидимого для нас спасителя.

Раздается второй выстрел.

На этот раз Аня падает и уже больше не поднимается.

Водитель фургона затыкает пистолет за пояс и смотрит на девушек. Они плачут, съежившись и с ужасом глядя туда, где лежит тело Ани.

— Это издержки, — говорит мужчина, который насиловал Аню.

— Гнаться за ними слишком много возни, — соглашается водитель. — Можете выбирать из шести оставшихся.

Товар проверен, теперь мужчины начинают торговаться. Договорившись, они делят нас, как стадо. По три девушки в каждый фургон. Я не слышу, какую цену за нас заплатили; знаю только то, что я — товар, купленный по дешевке, довесок к основной сделке.

Когда мы отъезжаем, я оглядываюсь назад, туда, где осталось тело Ани. Ее даже не потрудились похоронить; она лежит, открытая солнцу и ветрам, и голодные стервятники уже кружат над ней. Пройдет несколько недель, и от нее не останется и следа. Она исчезнет, так же, как исчезну я, в этой стране, где никто не знает моего имени. В Америке.

Мы выезжаем на автостраду. Я вижу указатель: «US 94».

2

За целый день Маура так и не глотнула свежего воздуха. С семи утра она дышала смертью и так свыклась с этим ароматом, что даже не морщилась, когда ее нож вспарывал холодную плоть, заставляя обнаженные органы источать запах разложения. Офицеры полиции, присутствуя на вскрытиях, не проявляли такой стойкости. Иногда Маура улавливала аромат ментоловой мази, которой они обрабатывали носы, чтобы защититься от зловония. Некоторых не спасал даже ментол, и время от времени кто-нибудь из присутствовавших, пошатываясь, отходил от секционного стола и склонялся над умывальником. Копы, в отличие от нее, не привыкли к остропахнущему и вязкому формалину и сернистому аромату разлагающихся тканей.