Читать книгу "Все страсти мегаполиса - Анна Берсенева"

– Спи, ма. – Соня каждый раз улыбалась, когда мама вот так вот спрашивала. Сама ведь, она знала, узнает дочкины шаги, еще когда та проходит под окнами. – Конечно, я.

Не включая свет, Соня распахнула окно в своей комнате, и сразу же вплыл с улицы запах магнолии и глицинии – вечный апрельский ялтинский запах.

«Уеду, – вдохнув его поглубже, подумала Соня. – И чего я до сих пор ждала?»

Может, и странно было так отчетливо, так твердо подумать об этом именно сейчас, когда голову кружили любимые запахи. Но Соня этому не удивилась. Ее решения никогда не зависели от внешних обстоятельств. Она и сама не всегда понимала, откуда они берутся, эти решения. Она принимала их вроде бы и не по логике, и все-таки они были решениями, а не капризами, это Соня почему-то знала.

Хотя вообще-то решение уехать из Ялты можно было считать вполне логичным. Ну что ей тут делать? Она красивая, неглупая, самостоятельная и жизни не боится. Раз до сих пор замуж не вышла, значит, уже и не выйдет, да и не больно-то хочется. И что? Сидеть, как Лорка, на диване в розовом халатике, ждать, когда стареющий ходок уделит ей украденное у жены внимание, да еще и стишки при этом читать для возбуждения чувств?

При мысли о такой перспективе Соню даже передернуло. Нет уж, это точно не для нее!

С набережной доносилась музыка – курортники уже съезжались в Ялту, и вечернее гулянье становилось долгим, набирало летнюю беззаботность. Мама потому и боялась ложиться спать с открытым окном, и Соню просила этого не делать. Мало ли что придет в голову какому-нибудь пьяному гуляке?

Как ни долго просидела Соня у подружки, как ни медленно шла домой, а правильный ночной покой все еще был ей некстати. Только теперь, нырнув в привычное домашнее умиротворение, она это поняла. Совсем ей умиротворения не хотелось.

Она закрыла окно и вышла из комнаты.

Конечно, Соня не очень хорошо помнила времена, когда ялтинская набережная выглядела иначе, чем сейчас. Да и умилением по поводу советского прошлого она не страдала. Но почему-то чувствовала, что набережная теперь какая-то... не такая. Хотя и не понимала, какой она должна быть. Может, только в это вот краткое апрельское время маячила у нее в голове какая-то смутная на этот счет догадка. Но апрель проходил быстро, и догадка не успевала стать мыслью.

Толпы на набережной еще не было, и шума, пьяного, бессмысленного ора, тоже еще не было, а были просто гуляющие люди, и были их разговоры, смех, и все это смешивалось с шумом волн, не заглушая его, как не заглушала его и музыка, еще не исступленная по-летнему, а просто веселая.

И люди, приезжающие в Ялту в апреле, тоже были еще не летние. В них не было той жадной однозначности отдыха, которой отличались отдыхающие в июле и особенно в самом дорогом месяце августе. Соне казалось, что те, августовские, люди даже воздух все вдыхают одинаково – как оплаченное, а значит, по праву принадлежащее им благо.

А апрельские люди все были разные, и Соня любила рассматривать их, стараясь угадать, кто они, откуда и зачем приехали в Крым.

Она прошла почти до самого конца набережной и села на лавочку под высоким навесом, который назывался «слоновьи уши». Наблюдать за гуляющими отсюда было удобно. К тому же Соня давно заметила: к девушке, сидящей под «ушами», почему-то гораздо реже пристают с намерением познакомиться. Наверное, было в этом странном сооружении что-то такое основательное, из-за чего мужчины проходили мимо, не задерживаясь. Потому что не за основательными же знакомствами они сюда приезжали.

Но на этот раз Сонино наблюдение не сработало. Только она пристроилась на краю лавочки и окинула взглядом женщину лет сорока, стоящую у парапета – очень интересная та была, вся переполненная нервной трепетностью, которой трудно ожидать от женщины такого возраста, – как сразу же услышала:

– Девушка, а вы замечали, как богата весенняя Ялта?

В тоне произнесшего эти слова мужчины не было ничего пошло-игривого. Он был даже приятный, этот тон. И голос тоже.

Мужчина сидел на противоположном краю лавочки и искоса поглядывал на Соню. Наверное, он присел сюда одновременно с нею, иначе она заметила бы его раньше. Он был довольно интересный. Во всяком случае, время разговора с ним, кажется, можно было не считать абсолютно потерянным.

– Чем это она так уж богата? – пожала плечами Соня.

– Хотя бы красками. Притом даже не в сравнении с Подмосковьем.

– А в сравнении с чем?

– Например, с Цейлоном.

– Вы были на Цейлоне?

Это было уже и вовсе интересно!

– Был. Работал там. Это очень яркий мир, но Ялта куда живописнее. Вы ведь местная?

– Да, – кивнула Соня.

Странно, что он об этом догадался. Обычно ее принимали за приезжую. И никогда не могли определить, откуда.

– Значит, привыкли. А я вот наглядеться не могу.

Разговор завязывался из тех, которые Соня любила. Легкий, необременительный, мимолетный разговор, в котором сразу чувствуется, что собеседник не преследует никакой тайной цели.

К женщине, стоящей у парапета, подошел молоденький парнишка. Ее лицо просияло, все его линии мгновенно переменились, нервное оживление искрами брызнуло из ее глаз. Парнишка взял женщину за руку, подвел к лавочке, и они сели между Соней и ее собеседником. Соня встала и заметила, что тот поднялся с лавочки одновременно с нею – не вслед за ней, а вот именно одновременно.

Они прошли вдоль парапета и остановились под вторым «слоновьим ухом».

– Да, так вот, – продолжая разговор, сказал он, – на Цейлоне природа буйная, так сказать, победительная. А здесь... Нет, пока не подберу слов. Все-таки я не писатель и даже не филолог.

«А кто вы?» – чуть не спросила Соня.

Она уже и рот открыла, чтобы спросить, да в последний момент cдержалась. Когда женщина задает такие вопросы на третьей минуте знакомства, да еще и не знакомства даже, это производит такое же впечатление, как если бы она поинтересовалась зарплатой.

– Скажите, а где у вас здесь варят приличный кофе? – спросил он.

– Да вообще-то везде, – пожала плечами Соня.

Кофеманкой она не была, и любой кофе, даже растворимый, казался ей на один вкус.

– Тогда не составите ли компанию? Во-он там, по-моему, симпатичное местечко.

Он указал на столики, уже выставленные на огороженной площадке перед гостиницей «Ореанда». Соня кивнула.

– Михаил Павлович, – представился он, когда они сели за столик.

Что он назвал себя не Мишей, а по отчеству, Соне понравилось. По крайней мере, молодиться не старается, как Лоркин возлюбленный. И животик вон отрастил. Хоть и неромантично, зато по возрасту. Не следит за собой.

Впрочем, общий вид у этого Михаила Павловича был вполне подтянутый. Да и животик, если честно, едва наметился. И вообще, выглядел он так, словно его покрыли очень тонким слоем воска, и это придало ему не глянцевитость, а респектабельность. Соня сразу догадалась, что это вот именно респектабельность, хотя никогда ее раньше не видела. Но в книжках она про нее читала и теперь с удивлением поняла, что наяву это свойство ни с каким другим не перепутаешь.