Читать книгу "Лихое время - Олег Петров"

– Всё! Каюсь, разволновался! – Мишка прижал руки к груди. – Как на духу! Вот точно так, вчетвером, как есть, и подались на хребет. А там энти едут на «мериканке». Ну и… Приближающихся мы встретили залпом, после чего двое упали, а третий каким-то способом убежал в лес… После того как узнали, что убили партийцев, то Ленков говорил: «Зря убили»…

– Опять Ленков?

– Но… – Мишка непонимающе уставился на Ибсена. – Я кады с «дела» револьверты ему принёс с бумагами, што мы с трупов сняли, то он и говорил…

– А что же пистолеты у вас не взял? Браунинг оказался у Баталова, маузер – у тебя, Самойлов. И за какие такие красивые глаза главарь тебе маузер задарил, а? Как самым верным псам подарочки сделал?!

– Ага, куды там… – проговорил Самойлов с горечью. – Костя сразу смекнул, что револьверты с энтих важных убитых – го-орячие!.. Коська Баталов-то договорился на продажу свово, а мене кады? Эхма, как зайца загоняли!

Самойлов с ожесточением выругался.

– Но-но! Придержи язык свой поганый! – прикрикнул Миронов, кося на Ибсена. – Совсем распоясались…

– Что ещё можешь показать о совершённых преступлениях? – махнув рукой Миронову, чтобы тот замолчал, продолжил Ибсен.

– Кроме убийства на тракте ходили на кражи, на грабежи в городе. Все ходили, сколько раз и куда – уже не помню. Я сам ходил на кражи в Чите, улицы не помню, но, например, в Читинской больнице украл приблизительно тридцать аршин серого сукна. Указал мне на энто «дело» Ермаков, который там служил конюхом… Ходили ночью с Баталовым, Крылёнком и Ермаковым, когда караул спал. Там никого не трогал. Сукно распределили и продали. Я лично продал в Могзоне за сорок два рубля серебром… Ещё коло бойни в Чите ограбили китайца, шедшего в направлении города: способом «Руки вверх» взяли полсотни рублей… Потом обокрали китайскую лавочку со взломом замка в Кузнечных рядах, никого не убили. Собрали там три, а мож, четыре тысчонки сигарет, четыре или пять банок монпансье… ещё пачек с десяток по полсотни штук папирос и два куска сарпинки. Участвовали Яшка Бердников, Мишка-хохлёнок, Баталов и Крылов. Добычу разделили, сарпинку продали… Ещё в Кузнечных у бурята отобрали пять пудов яричной муки, бурята не тронули, – на «Руки вверх! Не шевелись!» Все эти «дела» были до убийства Анохина и Крылова, а после убийства я уже нигде не участвовал.

– И чем же промышлял?

– Жил. И – всего делов. В Чите я жил. У Гроховских. Оне – цыгане, родители жены… Были арестованы… Видимо, участвовали в шайке, но я не знаю…

– Жена – это Елена Гроховская?

– Она самая…

Ибсен повернулся к Миронову.

– Скажите конвою, пусть её приведут. А вы, Самойлов, продолжайте, продолжайте…

– Дык, а чо продолжать-то… Я жа говорю, што опосля тракта ничегошеньки…

– А убийство начальника уголовного розыска?

– Не-а, не… Когда нас, меня, Ленкова и сына старого цыгана Гроховского, хотели заарестовать у Гроховского в доме, то Ленкова схомутать не удалось, он отстреливался, ранил начальника сыскарей. В этот раз арестовали сына Гроховского, остальные разбежались, то есть я и Ленков. Он и есть убивец…

– Слушайте этого козла вонючего! – заорала с порога Гроховская. – Он, он это! И не было там никакого Кости тагды! Врёт!

– Замолчите, Гроховская! – одернул ее Ибсен. – Вам слова не давали! Сядьте и помолчите пока.

Гроховская покорно опустилась на стул в углу.

– Снова долотом, Самойлов! – бухнул кулаком по столу Ибсен. – Не хочешь ты правду говорить! Я же тебе русским языком сказал: всё про тебя знаем! Маузерную пулю из тела извлекли, Самойлов! Твою пулю!

Самойлов молчал, опустив голову.

– Разрешите, товарищ Ибсен? – Салин вопросительно посмотрел на старшего. Тот кивнул.

– А скажи-ка, Самойлов, с кем ты заявился в Бальзой?

– Как с кем? Так, вот, с энтой дурой…

– Врёт он, гражданин начальник! – снова не выдержала «Курносая». – Как сивый мерин! С нами ещё Сарсатский был, Ляксей!

– А что за Васька с вами был?

– Васька? – непонимающе уставилась на Салина Гроховская, но тут же всплеснула руками: – Так это Сарсатский для этой, как ее…коспри… Ну, для тайного общенья?

– Конспирации, что ли?

– Да, для её самой! – торжествующе заключила «Курносая», злорадно поглядывая на Самойлова. – Этот Лёшка Сарсатский, граждане начальники, у Ленкова в большой цене ходил! Бандюган из бандюганов! Это он Мишку в ленковскую шайку записал! Он с нами из Читы убёг и шёл до Бальзоя, а потом мы в Могзон подались, чтобы, значит, сюды, в Верхнеудинск, добираться, а Сарсатский… В Доронинское село он подался, господа-товарищи начальники! В Доронинское, там у него родни полно… А ежели в Читу возвернётся, так там он в Кузнечных рядах проживает, в доме Прохорова. Хозяин-то сам помер, а Лёшка – аспид еще тот! – к хозяйке-вдовушке и пристроился, на неостывшее местечко…

«Курносая» грязненько захихикала.

– Чья бы корова мычала… – буркнул Самойлов. – Уж тебя-то народу пропахало…

– Да! – выпрямилась на стуле Ленка. – В кавалерах, как в сору, копалась!

– Вот и докапалась! – ткнул пальцем в прикрытый тряпкой сгнивший нос Мишка.

– Для тебя и така – за щастье! – бойко отрезала Гроховская.

– Всё! Хорош спектакль представлять! – оборвал Ибсен. – Где Ленков, а Самойлов?

– А то вы не знаете! – скривился Мишка. – Ухлопали Костю и представляетесь!.. Чево бы мы из Читы-то наладились?

– Как попали в Петровск-Забайкальский?

– Мы туда из Могзона на поезде уехали. Хотели дальше катить, да денег больше не было. Оттудова шли пешком двадцать верст… Только после опять по «чугунке» поехали. Без билетов подсели… Так и добралися… Приехали четыре дня назад, пятнадцатого июня, остановились у цыган за Удой. Жена моя… тьфу, пропасть!.. собирала в городе хлеб для пропитания…

– Ты меня, Самойлов, не жалоби! – усмехнулся Ибсен. – «Для пропитания!» Артист!

– А чо? – вскинул голову Мишка. – Было! Пил, гулял, деньгой сорил!.. Дык, начальник – всё проходит. Ушёл фарт – и денежки – тю-тю! Я, вона, из-за моего тяжёлого положения решил продать маузер и двадцать восемь патронов к нему. Сговорился через цыганов, за тридцатку рублей золотом… Эх-хе-хе… Вот в энто время коло Удинского моста и заарестовали меня и энтих двух цыган, через которых сговаривался… После продажи револьвера я хотел ехать домой, в Иркутск… Я жа никого не ранил и не убил. А вот Ленков убил много, он же уголовный с николаевского времени. Я жа недавно у них… После увольнения из милиции в январе месяце…

– Так ты ничего и не понял, Самойлов! – опять бухнул кулаком по столу Ибсен. – «Никого не ранил, не убил»… Ужом в рай пролезть захотел, гад? Не будет тебе рая! Ты не только бандит и убийца. Ты еще и оборотень поганый. Из-за таких, как ты, позор на всех, кто честно в милиции служит. Предатель! Иуда! Увести!