Читать книгу "Темные ущелья - Ричард Морган"

Вместо славной родины, о которой повествовали мифы, они обнаружили разрушенный мир и примитивные остатки смертной расы, к которой когда-то принадлежали. И там они воздвигли владычество, опирающееся на мифы, которые, как им казалось, они помнили. Может быть, они лгали самим себе ради утешения – но, возможно, к тому моменту и впрямь утратили последние правдивые воспоминания. В любом случае, они достигли подобия мира и могли бы постепенно вернуть себе здравомыслие, однако, как раз тогда, когда они поверили, что война и впрямь может быть закончена, им пришлось столкнуться с вторжением из жил Земли – с темным новым врагом из иного места, который изгнал их обратно в Серое Пространство и… ты что, смеешься?

Рингил с трудом перестает хихикать.

– Я, э-э, прости. Просто это слишком хорошо ложится на прочее антикварное дерьмо Финдрича. Он призывает сверхъестественных союзников из теней, а они с самого начала оказываются безупречным дополнением к его лживым барельефам. Они – такая же подделка, а ему и невдомек. – Гил вытирает глаза. – Прости, я тебя перебил… нет-нет, постой. Постой. Кто… скажи-ка мне еще раз, что ты за хрень?

– Я Свод Правил и Связующая Сила, Путь и Средство. Я Цепь, призванная обуздать Источник.

– И ты не смог рассказать им, этим кадрам… – Он взмахом руки указывает на застывшие в тумане фигуры заклинателей. – …ты не смог им поведать обо всем этом? Ты не смог их уговорить?

– Не положено. Я всего лишь Путь и Средство. Моя задача – исполнять. Я наблюдаю и повинуюсь. Я не могу открывать новые протоколы.

Рингил думает про Анашарала и его магические границы, про Стратега Ингарнанашарала и заклинания, которые каким-то образом удерживали одного от превращения в другого до самого конца. Он с серьезным видом кивает.

– Понятно. Ты просто еще один Кормчий.

– Мне не известен этот термин.

– Не важно. – Он снова смотрит на замершие в тумане фигуры двенд из клана Талонрич. Чувствует, что они каким-то образом осознают его присутствие, но ничего не могут с этим поделать – ощущение сродни тому, как замечаешь беглый взгляд солдата, сцепившегося на поле боя с кем-то другим. – Не хочешь сказать мне, что здесь происходит? Почему они все так замерли?

– Источник шевелится. Что-то чувствует. Пытается, впервые за десятки тысяч лет, вырваться на свободу. Они сжали его диапазон до доли секунды, чтобы проще было сдерживать.

– И как долго это будет продолжаться?

– Трудно сказать. В прошлый раз борьба была короткой – всего лишь несколько десятилетий.

– Ясно. – Он вертит в руках Друга Воронов, озирается в туманном свете. – Может, получится сэкономить вам всем немного времени. Извини, я на минутку.

Рингил поворачивается и выходит из тумана и того, что в нем содержится. Он стоит на склоне, поросшем грубой травой, смотрит на собравшихся внизу двенд. Грубо отесанные монолиты стоят как часовые, позади возвышаются Когти Солнца – бушующий туман и сплетенные в подобие то ли башни, то ли фонтана щупальца, словно мутный, бесплотный кракен, готовый нанести удар.

– Ну и ну, – произносит он по-наомски, глядя вниз по склону. – Старшая Раса во всем блеске древней славы. У меня для вас плохие новости, ребята.

Из первых рядов двенд выступает фигура. Рука в перчатке тянется вверх, срывает гладкий шлем. Под ним бледное лицо с идеальными пропорциями – «Впрочем, они же все такие?» – поэтичное воплощение сумеречной красоты. Зубы оскалены, брови нахмурены в благородной ярости. Командир двенд поднимает свободную руку и тыкает пальцем в Рингила. Его голос разносится по всему пространству между ними. Наомский не так уж плох.

– Можешь прятаться в круге, смертный. Но твое лицо и имя запечатлены в нашей памяти отныне и навсегда. Ты заслужил нетленную ненависть олдрейнов.

– Так я вроде уже удостаивался этой чести.

Палец заметно дрожит. Голос двенды поднимается до крика:

– Мы будем тебя преследовать! Всю оставшуюся жизнь ты проведешь в страхе перед сумерками и тенями, из которых мы можем выскользнуть, если захотим. Твои близкие никогда не будут в безопасности, пока ты жив; твои дети будут воспитаны в ужасе пред темнотой и нашим прикосновением, сердца их состарятся от рано вложенного в них страха, сухожилия разрушатся, не познав роста, и станут они трясущимися развалинами еще до срока. И когда ты одряхлеешь и обессилеешь, мы придем за тобой и за ними – и ваши живые головы будут навечно установлены здесь, в Серых Краях.

– У меня нет детей, – говорит ему Рингил, бесстрастный, как стоящие вокруг монолиты. – И если собираешься меня преследовать, становись в сраную очередь. Но попытка не пытка. А теперь перейдем к крови и костям, хорошо?

– Да! – В крике двенды звучит порочная радость. – Да! Сразись со мной!

– Я не это имел в виду. У меня есть для вас урок истории. Считаете себя старшей расой, думаете, что существуете с начала времен? Это все ложь. – И внезапно он начинает на них кричать, словно какая-то зазубренная шестеренка внутри него сдвигается, высвободив поток ярости, – так ведет себя недовольный школьный учитель с непокорными учениками. – В вас нет ничего, ничего, что когда-то не являлось человеческим. Вы не древние бессмертные – вы гребаные дети. Вы бастарды человечества, которому требовались чудовища, чтобы отправить их на войну, – и потому оно исказило собственную кровь, чтобы создать этих монстров, и услало их в Серые Края, да и потеряло там.

– Ты лжешь. – Тонкая улыбка скользит по бледным губам, но в уголках рта прячется неуверенность. – Думаешь, что можешь сбить нас с толку этими… фантазиями?

– Думаю, мне это и не нужно. – Рингил справляется со своей яростью, поднимает руку. – Свод, ты не хочешь мне помочь? Вложить это знание каждому из них в башку, как сделал со мной?

– Не уверен, что я…

– Я же, как ты там говорил, Командир Сокровенной Крови, верно?

Голос Свода Правил и Связующей Силы секунду колеблется.

– Да…

– Тогда вот тебе Сокровенно-Кровный Приказ. Новый протокол. Скажи этим фальшивым антикварным говнюкам, кто они такие на самом деле.

Еще одна пауза, но уже короче.

– Слушаю и повинуюсь.

– Спасибо.

И он смотрит, как истина обрушивается на них.

Он видит, как колышутся бронированные ряды – словно степная трава от вечернего бриза, словно вода в кильватере большого корабля. Видит, как они вскидывают руки к шлемам, сжимают головы, будто от боли. Слышит сдавленные рыдания, вырвавшиеся из тысячи бронированных глоток. От этого звука его охватывает жестокое ликование – как потрескивающее пламя, зародившееся глубоко внутри. Слова слетают с его губ, как будто их подбирает кто-то другой.