Читать книгу "Песнь крови - Энтони Райан"

– «Ушедшие ожидают нас Вовне, – процитировал он, ненавидя себя за отчаяние, звучащее в голосе. – Души, обогащенные полнотой и добродетелью своих жизней, они даруют мудрость и сострадание…»

Тварь расхохоталась снова: она буквально валилась со смеху.

– Мудрость и сострадание! В душах, что пребывают в пустоте, не больше мудрости и сострадания, чем в стае шакалов! Мы голодны и хотим жрать, и смерть – мясо для нас!

Ваэлин крепко зажмурился и вновь принялся читать наизусть:

– «Что есть смерть? Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй…»

– Смерть приносит нам свежие души, которыми можно повелевать, и новые тела, которые можно подчинять нашей воле, которыми можно утолять нашу похоть, которые служат его замыслу!..

– «Что есть тело без души? Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню…»

– Тело – это все! Душа без тела – пустой и жалкий отзвук былой жизни…

– Я слышал голос своей матери!!! – он вскочил на ноги, сжимая в руке кинжал, пригнувшись в боевой стойке, устремив взгляд на тварь по ту сторону костра. – Я слышал голос своей матери!

Тварь, бывшая Баркусом, медленно поднялась на ноги, поигрывая секирой.

– Такое иногда бывает. С Одаренными случается, что они слышат нас, слышат души, взывающие из пустоты. Краткие отзвуки боли и ужаса, по большей части. Ведь с этого она и началась, вера-то ваша. Несколько веков назад необычайно Одаренный воларец услышал лепет голосов из пустоты и узнал среди них голос своей покойной жены. Он взял на себя труд поведать об этом всем, распространить великую и чудную весть, что Вовне, за пределами этой скорбной и тяжкой повседневности есть, оказывается, жизнь. Люди прислушивались, вести расходились все дальше, и это дало начало вашей Вере, целиком и полностью основанной на лжи, что будто бы в будущей жизни ждет награда за рабскую покорность в этой.

Ваэлин пытался побороть свое смятение, пытался избавиться от безудержного желания заставить песнь крови зазвучать, объявить слова твари ложью. Трещали дрова в костре, прибой накатывался на берег со своим неумолчным шумом, Баркус смотрел на него холодным, бесстрастным взором незнакомца.

– Что это за замысел? – осведомился Ваэлин. – Ты говорил о «его замысле». Кто он?

– Скоро ты с ним увидишься.

Тварь, что была Баркусом, обеими руками стиснула рукоять секиры, вскинула ее вверх, лунный свет заиграл на лезвии.

– Я сделал ее для тебя, брат, – точнее, разрешил Баркусу ее сделать. Его всегда так тянуло к молоту и наковальне, хотя он мужественно сопротивлялся, пока я не избавил его от сопротивления. Красивая вещь, не правда ли? Я столько раз убивал самым разным оружием, но должен сказать, что это – лучшее. С ее помощью я приведу тебя на грань жизни и смерти так же легко, как если бы в руке у меня был скальпель хирурга. Ты истечешь кровью, ты изнеможешь – и душа твоя потянется к пустоте. И он будет ждать тебя там.

Улыбка твари на этот раз была угрюмой, почти огорченной.

– Напрасно все-таки ты отдал меч, брат.

– Если бы я его не отдал, ты бы не стал так охотно со мной разговаривать.

Тварь перестала улыбаться.

– Разговор окончен.

Она перемахнула через костер, вскинув топор, осклабясь в злобном рыке. Что-то огромное и черное взметнулось ей навстречу, челюсти сомкнулись на руке, ломая и терзая, и оба рухнули в костер и забились, разбрасывая угли. Ваэлин увидел, как взмахнула ненавистная секира, раз, другой, услышал яростный вой травильной собаки: лезвие попало в цель, – а потом тварь, бывшая Баркусом, вырвалась из останков костра, с пылающими волосами и одеждой. Левая рука висела искалеченной и бесполезной, почти отгрызенная Меченым. Но правая была цела и по-прежнему сжимала топор.

– Я попросил губернатора выпустить его, как стемнеет, – пояснил Ваэлин.

Тварь взревела от боли и ярости, секира описала серебряную дугу. Ваэлин нырнул под удар, выбросил руку с кинжалом, пронзил твари грудь, целясь в сердце. Тварь вновь взревела, с нечеловеческой стремительностью взмахнула топором. Ваэлин оставил кинжал торчать у нее в груди, с размаху ударил в лицо и пнул ногой, целясь в пах. Тварь едва пошатнулась и ударила в ответ головой. У Ваэлина потемнело в глазах, он отлетел и рухнул навзничь на песок.

– Я кое-что не сказал тебе о Баркусе, брат! – крикнула тварь, бросаясь на него с занесенной секирой. – Когда вы тренировались вместе, я всегда заставлял его поддаваться!

Ваэлин перекатился на бок, секира вонзилась в песок, он извернулся, целясь ногой в висок твари, взметнулся на ноги, когда та встряхнулась после удара и замахнулась снова. Секира рассекла лишь воздух: Ваэлин нырнул под лезвие, подкатился ближе, вырвал из груди торчащий в ней кинжал, ударил еще раз и отшатнулся. Лезвие просвистело в дюйме от его лица.

Тварь, бывшая Баркусом, уставилась на него, ошеломленная, застывшая. От ожогов валил дым, из покалеченной руки на песок текла кровь. Тварь выронила секиру, здоровая рука вскинулась к стремительно расползающемуся темному пятну на безрукавке. Тварь посмотрела на густую кровь, испачкавшую ладонь, и медленно повалилась на колени.

Ваэлин прошел мимо и выдернул из песка секиру. От прикосновения к ней его передернуло от отвращения. «Не потому ли я ее всегда терпеть не мог? Потому что ее конечной целью было вот это?»

– Молодец, брат.

Тварь, бывшая Баркусом, обнажила окровавленные зубы в ухмылке, исполненной безграничной злобы.

– Быть может, в следующий раз, когда тебе придется меня убивать, у меня будет лицо человека, которого ты любишь еще сильнее!

Топор был легок, неестественно легок и издал лишь легчайший шорох, когда Ваэлин рубанул им с размаху. Кожу и кости он рассек так же легко, как воздух. Голова того, что некогда было его братом, покатилась по песку и замерла неподвижно.

Ваэлин отшвырнул секиру и выволок Меченого из потухающих углей костра. Присыпал песком дымящиеся ожоги, порвал рубаху, чтобы зажать глубокие рубленые раны в боку. Пес скулил, вяло лизал руку Ваэлина.

– Прости меня, дурацкая собака… – он обнаружил, что в глазах мутится от слез и голос срывается от рыданий. – Прости меня…

* * *

Он похоронил их по отдельности. Почему-то так казалось правильным. Никаких слов по Баркусу он говорить не стал, зная, что брат его умер много лет назад – и, в любом случае, он теперь не был уверен, что сможет их произнести, не чувствуя себя лжецом. Когда взошло солнце, он взял секиру и пошел к морю. Начинался утренний прилив, со стороны мыса с ревом накатывали волны. Он помахал секирой и с изумлением обнаружил, что всякое отвращение к ней исчезло. Какая бы Темная скверна в ней ни таилась, она как будто развеялась со смертью человека, который ее изготовил. Железка и железка. Великолепно сделанная, сверкающая на солнце, и все-таки всего лишь железка. Ваэлин изо всех сил зашвырнул ее подальше в море и проводил ее взглядом: она несколько раз кувыркнулась в воздухе, пуская солнечные блики, и с негромким всплеском скрылась в волнах.