Читать книгу "Ночной взгляд - Дарья Бобылева"

Галина Ивановна с чувством выполненного долга смотрела на камень, обрамленный пунцовыми гвоздиками. Она записала что-то на листке с распечаткой и хлопнула в ладоши, прижав лиловую папку подбородком к груди:

– В автобус!

Дети, дощипав букетики мелких весенних цветов и рассовав по карманам приглянувшиеся камешки – с прозеленью, мерцающими вкраплениями и дырочками, как на «курином боге», – послушно выстроились в очередь к дверям.

Когда Павел Никодимович и множество ему подобных отбивали Петрушкин Лог у иностранных врагов, которые даже говорить по-человечески не умели, только каркали что-то, в треске пожаров все слышали нескончаемый вой. Это кикиморы выли, пузырясь ожогами и беспомощно глядя темными пуговками глаз на то, как горят хозяйские обжитые дома. А еще раньше, когда в деревню пришли немецкие люди, за ними приковыляли другие чужаки. Ногастые, полупрозрачные, на ровной земле они все время спотыкались – привыкли к горам, к каменистым пещерам, из которых люди, сами того не зная, выдернули их вместе с железной рудой. Невидимые человеческому роду, как кикиморы с домовиками, они кидались камнями из темноты, нашептывали жуткие сны спящим и присасывались по ночам к синеватым грудям женщин, родивших не вовремя. Их подземные сокровища переплавили в оружие, а сами они зверели на чужбине от одиночества и неумолкающего грохота войны. Обезумевшие, с глазами застывшими, как у зарезанной свиньи, они гонялись за каждой тенью, роняя серые хлопья слюны, и залезали на кого придется: на кикимор, лешачих, даже банниц не боялись и женой гуменного не брезговали… А потом отгрызали голову, и рвали когтистыми задними лапами брюхо на кусочки, чтобы не завязался плод нечистой крови. Да только иногда этого мало было…

Оля, Катя и Кирилл смотрели с облегчением, как тает в предвечернем легком тумане Петрушкин Лог. Они не признались друг другу, что им было страшно, но по расплывавшимся постепенно улыбкам все всё поняли. В салоне больше не пахло кладбищенскими гвоздиками. Галина Ивановна угловатым, уверенным почерком писала в тетради, а Вася и Костик опять наполнили автобус упругим ритмом и бескомпромиссными выкриками: «Я отказываюсь просекать эти темы, поколение, вставай против засилья системы».

Автобус выехал на трассу, и мимо с шуршанием проносились машины с хищными и недоумевающими мордами. В салоне то и дело раздавался смех – там, где оказывалась улыбающаяся куклина голова, которую передавали по рукам.

– Выкиньте эту гадость, – в очередной раз сказала Галина Ивановна. – И помойте потом руки с мылом!

– Мусорки нет, – смеялись дети.

Откуда им было знать, что сгибень, плод нечистой крови, всегда сначала улыбается.

Анька-мелкая наконец отвоевала куклину голову, и они с Анжелой, прихватив ее каждая со своей стороны под то место, где должен был быть подбородок, подняли большой шарик из серой грубой ткани вверх.

– На тетю Иру похожа, – изучив малиновые щеки и нарисованные сажей волосы, сказала Анжела.

Большой жук ударился в окно и исчез, оставив на стекле желтое пятно своих внутренностей.

Куклина голова шевельнулась и вывернулась вдруг наизнанку, показав новое лицо из темной комковатой плоти. Подмигнула круглым глазом, зеленым, как мясная муха, и сомкнула челюсти, мгновенно обросшие тонкими щучьими зубами, на пальцах девчонок.

Галина Ивановна, обернувшись на многоголосый визг, побелела, как марля. Следом обернулся водитель и рванулся туда, в салон, словно хотел покинуть свое место прямо на ходу. А за лобовым стеклом уже краснела обещавшая быструю доставку неведомо куда рекламная надпись на боку фуры, в которую, послушавшись неожиданного поворота руля, летел автобус.

Крики внизу

Галина Ефимовна, разведясь после двадцати пяти бесплодных, тянущих душу лет с пьющим мужем, решила наконец пожить для себя. Когда разменивали квартиру, долго приглядывалась к вариантам: куда окна выходят, не провонял ли мочой подъезд, не сидят ли на лестнице подростки, которым бы уж лучше в Интернете сидеть. Сначала все думала, что надо бы перед окончательным решением пройтись по будущим соседям, посмотреть, насколько благонадежны. Но так и не собралась с духом: обросшая с годами значительной плотью, серьезная на вид Галина Ефимовна была женщиной робкой, напуганной телевизором, перезревшей плаксивой девочкой. Она очень боялась, что какая-нибудь гора мяса в тренировочных штанах накричит на нее матом, или просто ситуация окажется неподходящая для визита, и будет мучительно неловко.

Квартирку она все-таки выбрала: на последнем этаже, чтобы не топали по голове, в чистом доме с накрепко запертым чердаком. Окна на парк, санузел раздельный, еще вполне приличные обои. Даже встроенную кухню прежний жилец, молчаливый седой мужчина, ей оставил. На лестничной клетке все те несколько раз, когда Галина Ефимовна приходила смотреть будущее жилье, было тихо.

Перевезла немногочисленные вещи и мебель, прослезилась, обнимая на прощание вымотавшего ей все нервы супруга, неожиданно трезвого и озабоченного новой одинокой жизнью. Первой в квартиру запустила совместно нажитую кошку-полосатку, которую не могла оставить на пьяницу. Опять поплакала. Подмела поцарапанный паркет, открыла упаковку шоколадных конфеток – приятельница подарила на новоселье, – налила себе чаю, включила переехавший вместе с ней телевизор и постепенно повеселела. Показывали какое-то комедийное шоу для старшего возраста.

А через пару дней – началось.

Сначала Галина Ефимовна грешила на кошкины нервы, тоже, видимо, измотанные. Взрослая, престарелая уже кошка взяла моду по ночам носиться по квартире и взволнованно, хрипло подвывать. В первый раз разбуженная Галина Ефимовна даже встала – думала, туалет закрыт, и зверек протестует. Но, как выяснилось, и лоток был доступен, и в миске воды достаточно, а в другой миске осталось несколько треугольничков сухого корма с ужина. Кошка сидела в прихожей, подергивала хвостом и недобро косилась на Галину Ефимовну.

– Ну, что ты, – неуверенно сказала хозяйка.

– У-у… – утробно ответила кошка.

К ночному вою пришлось привыкнуть.

А потом, уже на второй неделе одинокого житья, Галина Ефимовна ночью, сквозь сон и кошкины подвывания, различила какие-то посторонние звуки. И тоскливо подумала, что – вот оно, опять ей мешают спокойно жить для себя.

Где-то кто-то ругался. Слышались гулкий грохот, женские взвизги и какое-то неуверенное ответное бурчание. Прекратилось все довольно быстро, только женский голос еще некоторое время скулил, подвывал в унисон с полосаткой, носившейся туда-сюда по маленькому коридорчику.

Галина Ефимовна накрыла голову подушкой. Шумные соседи – то, чего она так боялась. Укоряя себя за то, что не сходила, не познакомилась, она еще немного полежала, зажмурившись и горько поджав губы, а потом поплыли какие-то пятна, заиграла ласковая музыка из телерекламы, и Галина Ефимовна заснула.

Утром она, уходя на работу, глянула на чердачную дверь – она была заперта и даже запечатана. Значит, незаметная бытовая драма разыгралась ночью либо сбоку, либо снизу. Галина Ефимовна опять поджала губы и подумала, что сволочи, какие же сволочи кругом живут и творят полный беспредел, мешают другим.