Читать книгу "Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева"

Та же ситуация повторялась, если жертвой сексуального насилия оказывалась незамужняя девушка. Так, родственники Элоизы, ставшей возлюбленной Абеляра (1079–1142) и родившей ему сына, расценили их отношения как позор для всей семьи. Они настояли на заключении брака, обещав хранить случившееся в тайне. Однако, как писал сам Абеляр, «желая загладить свой прежний позор, начали говорить всюду о состоявшемся браке и тем нарушили данное мне обещание»[184]. Так же воспринял изнасилование двоюродной сестры и некий молодой человек из Сен-Пьера-ле-Мутье, убивший обидчика «из чувства глубокой любви и уважения к своему роду, [для восстановления] своей собственной чести (onneur) и чести своей кузины», но получивший за свое преступление королевское прощение[185].

* * *

Если муж неверной женщины и/или его родственники-мужчины воспринимали адюльтер как личное оскорбление и мстили прежде всего за собственное унижение, то и наказывали они чаще всего именно ту часть тела обидчика, которой был нанесен непосредственный урон[186]. Таким образом, кастрация прелюбодея свидетельствовала прежде всего о характере совершенного им преступления.

История незадачливого Мериго де Меня — далеко не единственный случай, когда подобное наказание воспринималось как достойный ответ на нанесенное оскорбление. Например, в 1353 г. Парижский парламент вынес решение по делу о «случайной» кастрации некоего монаха. Будучи многократно застигнут в постели своей любовницы ее мужем, он всякий раз отпускался с миром — вплоть до того момента, когда терпению супруга-рогоносца, видимо, пришел конец. Однако, несмотря на все требования оскопленного монаха, ответчик смог получить королевское прощение[187]. А в одном из писем о помиловании за 1482 г. прямо заявлялось, что его податель не постеснялся «отрезать причиндалы» (couper les genitoires) любовнику своей жены[188].

Прелюбодеяние воспринималось средневековыми обывателями как «бесчестье» (deshonneur) и «оскорбление» (villenie), и, с их точки зрения, восстановить достоинство потерпевших можно было лишь за счет ответного унижения противника: именно этот принцип лежал в основе всего средневекового судопроизводства[189]. В данном конкретном случае подобное унижение мыслилось исключительно как физическое насилие над половыми органами преступника, чье достоинство, таким образом, напрямую увязывалось с сексуальной сферой, ставилось в зависимость от самых интимных частей тела мужчины. И если в истории Мериго де Меня эта тема не получила эксплицитного выражения в силу специфики самого судебного документа, в котором она излагалась[190], то в случае с Абеляром она выходила на первый план и звучала совершенно определенно.

Отъезд Элоизы из дома и пребывание в монастыре Аржантейль дали ее дяде, канонику Фульберу, повод для обвинения Абеляра в стремлении постричь возлюбленную в монахини и навсегда о ней забыть:

Придя в сильное негодование, они составили против меня заговор и однажды ночью, когда я спокойно спал в отдаленном покое моего жилища, они с помощью моего слуги… отомстили мне самым жестоким и позорным способом, вызвавшим всеобщее изумление: они изуродовали те части моего тела, которыми я свершил то, на что они жаловались[191].

Важно отметить, что насильственная кастрация в данном случае противоречила определенным неписаным правовым нормам, ведь пострадавший уже являлся мужем обесчещенной девицы. Это противоречие подчеркивалось, в частности, во втором письме Элоизы Абеляру:

Понесенное тобою наказание было бы достойной карой для мужей, виновных в каком угодно прелюбодеянии. То, чем другие поплатились за последнее, ты навлек на себя в результате того самого брака, которым, как ты был вполне уверен, ты уже исправил все свои прегрешения. Собственная жена навлекла на тебя такое бедствие, какое навлекают на прелюбодеев развратницы[192].

Однако сам Абеляр никак не комментировал незаконность действий своих противников, подчеркивая прежде всего собственные нравственные страдания от перенесенного унижения:

Особенно терзали меня своими жалобами и рыданиями клирики и прежде всего мои ученики, так что я более страдал от их сострадания, чем от своей раны, сильнее чувствовал стыд, чем нанесенные удары, и мучился больше от срама, чем от физической боли. Я все думал о том, какой громкой славой я пользовался и как легко слепой случай унизил ее и даже совсем уничтожил;… как по всему свету распространится весть о моем величайшем позоре[193].

Тема кастрации как почти неотвратимого наказания за преступления сексуального характера (в частности, за адюльтер) возникала не только в письмах о помиловании или в текстах личного характера (эго-документах), но и в средневековых нравоучительных «примерах» (exempla). Так, в сборнике Этьена де Бурбона (1180–1261) рассказывалась история одного развратника, столь сильно страдавшего вследствие своего поведения от боли в гениталиях, что он просил окружающих дать ему нож, дабы отрезать их и не позволять дьяволу терзать его более[194]. Цезарий Гейстербахский (ок. 1180-ок. 1240) также приводил похожий «пример» о священнике, убитом молнией во время сильной грозы. У него оказались сожжены гениталии, хотя все тело осталось нетронутым, из чего прихожане сделали вывод, что погибший был прелюбодеем[195]. Приводивший эти истории в своем исследовании об exempla А.Я. Гуревич отмечал, что чувство стыда, на которое делался в них особый упор, являлось важным средством социального контроля в средневековом обществе: «В “примерах”, касающихся сексуальных проступков, вина и стыд идут рука об руку»[196].