Читать книгу "Антикитерский механизм. Самое загадочное изобретение Античности - Джо Мерчант"

Но Прайс здесь не за тем, чтобы увидеть Парфенон или Башню ветров. Пока слепящее солнце еще не поднялось высоко, он минут за 20 доходит до элегантного прямоугольного здания Национального археологического музея. Внутри, в подвальном хранилище, он собирается наконец увидеть таинственный предмет, который привел его сюда.

Прайсу 36 лет. В некотором смысле вся его предшествующая карьера была подготовкой к этому моменту. Все его разнообразные пристрастия и интересы соединились, чтобы привести его к этому артефакту, содержащему, как он надеется, окончательный ответ на вопросы, которыми он задавался на протяжении многих лет.

Некоторые вопросы возникли еще в детстве, которое прошло в лондонском Ист-Энде. Он родился в 1922 г. в семье портного Филипа Прайса и певицы Фанни де Солла. Пара была небогата, но денег хватало, чтобы покупать сыну конструктор «Меккано», тогда чрезвычайно модный. При некоторой изобретательности его брусочки, блоки и штырьки давали возможность построить все, что только может вообразить мальчишка: мост, подъемный кран, автомобиль, космический корабль – а изобретательности и воображения у Прайса хватало. Игрушка пробудила в нем страсть к механике, интерес к тому, как все работает, – и это осталось с ним на всю жизнь. Когда он стал старше, ему нравилась история о шотландском физике Джеймсе Максвелле, который за век до этого мальчишкой жил в Эдинбурге. Однажды он спросил рабочего, возившегося с какой-то машиной: «Как она работает?» Услышав в ответ пустую отговорку, Максвелл нетерпеливо топнул ногой: «Нет! Нет! Как именно она работает?»

Прайс видел и в себе эту страстную тягу к знаниям, хотя легкость, с которой он сравнивал себя с одним из величайших ученых страны, пожалуй, тоже говорит о многом. Когда юный Прайс не собирал свои модели, он погружался в научно-фантастические журналы, печатавшиеся на дешевой бумаге, с яркими обложками и названиями вроде «Удивительные истории» и «Чудесные рассказы», и увлекательные статьи уводили его далеко прочь из серого мирка Лондона 1930-х. В школе он проявлял способности к физике и математике и даже набрался храбрости, чтобы послать свои оригинальные решения видному кембриджскому математику Годфри Харди.

Но при всех способностях у Прайса не было достаточно средств и подготовки, чтобы поступить в университет, и ему пришлось пойти не самым обычным путем. Он получил место ассистента в только что открывшемся Техническом колледже Юго-Западного Эссекса, что позволило ему часть времени посвящать учебе в Лондонском университете. Физическое оборудование там было большим шагом вперед по сравнению с «Меккано». Квадратные, черные, с грубыми шкалами и мерцающими зеленоватыми экранами осциллографы, вольтметры, спектрометры были тяжелы как камни и оснащены многочисленными лампами и проводами. Уж с таким-то оборудованием можно разобраться в сути вещей, да что там – весь мир можно измерить! Прайс проводил многие часы разбирая, ремонтируя, налаживая и собирая вновь эти аппараты, пока руками и сердцем не начал чувствовать, как они работают.

Он получил диплом по физике и математике в 1942 г., и его сразу же взяли на преподавательскую работу в его же колледж, который из-за войны страдал от нехватки персонала. Прайс проводил в классной комнате зачастую по восемь часов без перерыва, изучая программу по мере того, как преподавал. Он также вел исследования в области оптических свойств металлических сплавов по заказу военных, и в 1946 г. Лондонский университет присвоил ему за это докторскую степень. Но кончилась война, и оказалось, что для Прайса в Лондоне работы нет. И тогда он совершил два больших прыжка в неизвестность. Во-первых, согласился на место преподавателя в только что основанном Колледже Раффлза в Сингапуре. А во-вторых, женился на девушке из Дании по имени Эллен Йорт.

Сингапур был прекрасен, экзотичен и пробудил в Прайсе новую страсть к истории и культуре Востока. Там же молодой ученый увлекся историей науки. Колледж Раффлза приобрел полный комплект «Философских записок Королевского общества» (Philosophical Transactions of the Royal Society) – журнала ведущей британской научной организации, достойными членами которой в разные века были Гемфри Дэви, Исаак Ньютон и Роберт Гук. Здание библиотеки колледжа еще только строилось, и Прайс воспользовался случаем и взял изящные тома в переплетах из телячьей кожи к себе домой – как он шутил, «для сохранности». Приобретя к этому времени привычку учиться всему подряд, он читал их на ночь, начав с первого тома 1665 г. и далее, выпуск за выпуском. По страницам журнала он мог видеть, как постепенно накапливались научные знания, как каждое поколение ученых подготавливало почву для следующего, чтобы то сумело узнать о мире больше.

Прочитанные тома Прайс складывал у кровати в аккуратные стопки в хронологическом порядке. И тут он заметил нечто странное. Хотя во всех стопках было одинаковое количество десятилетий, каждая следующая была вдвое толще предыдущей. Он попытался понять, что бы это могло значить, – кривые, прямые и числа проскакивали в его голове быстрее, чем за ними могло угнаться линейное, более логичное мышление.

Он всегда любил физику, потому что в ней все было измеримо и надежно. Она превращала неопределенный мир в числа, которые следовали законам. А зная законы мироздания, можно было понимать мир, предсказывать его, контролировать все – от удара по бильярдному шару до распада атома. Конечно, и у физики есть пределы. Он научился принимать это. Она не помогла бы, к примеру, понять историю познания, не говоря уже об истине и любви. Как можно отобразить знание в графике?

Но здесь, у стены его спальни, это случилось. Научное знание, накапливавшееся столетиями, лежало здесь стопками и демонстрировало ему красивую экспоненциальную кривую. Другими словами, оно демонстрировало предсказуемую математическую прогрессию, которая со временем удваивалась, удваивалась и удваивалась с регулярностью часового механизма. Конечно же! Подсчитав количество научных публикаций, можно измерить ход развития науки. Прайс бросился в университет, проверяя все журналы, какие только мог найти, дрожащими руками раскладывая их в соответствии с областями знаний. Всюду было одно и то же – размер стопок следовал той же закономерности. От Исаака Ньютона, заложившего основы классической механики, до Эрнеста Резерфорда, исследовавшего атомное ядро в XX в., количество страниц, заполненных научными результатами, неуклонно возрастало по экспоненте. Прайс открыл закон, который управлял путем самого знания.

Это направило его мысль в новое русло. Он чувствовал, что его прозрение открывает окно в ясное и определенное будущее, в котором ученые будут освещать светом знания все то, что пока еще не ясно в окружающем мире, пока темных уголков не останется вовсе. Прайс взволнованно обсуждал свое открытие с партнером по игре в бадминтон, молодым британским историком Сирилом Паркинсоном; они перебрасывались идеями, одновременно перекидывая через сетку волан.

Не желая уступать, во время этих словесных матчей Паркинсон сформулировал собственный закон, который, как он полагал, был столь же революционным. Неуклонный рост бюрократии также мог быть описан математически. «Неплохо», – сказал Прайс, но держал с Паркинсоном пари, что его собственный закон прославит его больше. Он проиграл. Закон Паркинсона, в самом общем виде формулируемый как «Работа заполняет все время, отпущенное на нее», вскоре стал известен во всем мире, а закон Прайса канул в Лету. Позже сам он отмечал, что закон Прайса действует по крайней мере в физике металлов, но его друзья знали, что это слабое утешение.