Читать книгу "Капкан супружеской свободы - Олег Рой"

— Я искал тебя, — сказал Алексей, когда наконец углядел Лиду в фестивальной толпе галдящих, улыбающихся и обнимающих ее итальянцев. — Что скажешь, если мы попросту сбежим отсюда?

Девушка посмотрела на него смеющимися глазами.

— А что скажет труппа? — строгим тоном школьной учительницы спросила она.

— А мы никому не будем докладываться. Пусть ищут в отеле.

— Думаешь, найдут? — Она смеялась уже открыто, и Алексею было тепло и радостно от ее смеха; он любил сегодня весь мир, и мир, казалось ему, тоже любил Алексея Соколовского, не собираясь причинять никакого вреда.

— Скорее всего, не найдут, — вздохнул он с притворным сожалением. — Но завтра-то утром все равно увидимся, верно? Так какого ж рожна им еще от нас нужно?!

И они исчезли с фестиваля, словно сбежавшие с уроков школьники.

Сумерки медленно опускались на Венецию. Голуби торжественно и плавно кружились над ее площадями, темные здания высились над каналами, словно незыблемые морские скалы, бурая вода лизала ступени дворцов, припадая к ним в невнятной и трагической мольбе.

— Ты знаешь, иногда здесь становится как-то… холодно, — поежилась Лида, закутываясь в свою накидку. Набродившись по узеньким улочкам до умопомрачения, они вышли наконец к набережной Гранд Канала, и с воды действительно потянуло освежающим холодком. — Не так-то уж и славно, вероятно, жить в этом городе годами — посмотри, все дома снизу позеленели, мостики сырые и мрачные, и эти каналы кругом! Сплошная вода. Наверное, чахотка у них — почетная национальная болезнь… Недолго и свихнуться.

— Это просто настроение, — примирительно проговорил Алексей, толкая рукой стеклянную дверь маленького уютного бара и делая приглашающий жест. — Хочешь, погреемся? Выпьем хорошего капучино, закажем кьянти?… А какой тут сырный торт, смотри!

— Только не капучино, — капризным тоном отказалась она. — Кофе мне надоел за эти дни до невозможности. Ты же знаешь, я его почти не пью, а здесь, наверное, уже годовую норму перевыполнила. Интересно, а зеленый чай тут не подают? И не кьянти, а хорошего коньяка, пожалуйста, чтобы действительно согреться.

Они уже выяснили, что в Италии чай дороже кофе, и вдобавок лучшее, на что можно рассчитывать в уличных кофейнях, это обычный, примитивный чайный пакетик, без всяких изысков. Но Соколовский все же решил попытаться. Изъясняясь на ломаном итальянском с помощью тех немногих слов, которых обычно ему хватало для заказа, он без особого труда получил в кассе чек и направился к барной стойке. Со спиртным не возникло сложностей. Но когда он в придачу к коньяку попросил еще чашку чая, бармен неожиданно проявил чудеса непонимания.

— Уно ти (Один чай (ломан. итал.)), — настаивал Алексей, пытаясь привлечь внимание этого рослого, темноволосого итальянца к небрежно брошенным за его спиной коробкам с чайными пакетиками.

Тот радостно кивал, давая понять, что превосходно понимает клиента, и повторял заказ вслух:

— Капучино… дуо…

— Да нет же, — хохотал Соколовский, — один чай, понимаешь ты или нет, дурья твоя башка?

Бармен снова кивал и с безнадежностью китайского болванчика утверждал «Дуо капучино», готовясь наливать кофе.

Алексей разозлился — вот олух царя небесного! — останавливая его, пытался пустить в ход то английский, то немецкий, однако результат неизменно оказывался все тот же. Непонятно, отчего так отчаянно этот юноша вцепился в свои чайные пакетики и почему стоял насмерть за их неприкосновенность, но вскоре стало окончательно ясно: чаю Лида здесь не дождется.

— Оставь его в покое, — изнемогая от смеха, посоветовала она, все это время терпеливо ожидавшая за столиком, чем закончится неожиданное представление. — Ну, видишь сам: не может он расстаться со своим чаем. Да и то сказать: нам с тобой тоже выгодней на четыре доллара получить два очень хороших кофе, нежели один скверный чай, пахнущий мокрой бумагой…

Соколовский смеялся тоже, ловко выбирал на витрине среди аппетитных пирожных самые вкусные и необычные, подвигал Лиде коньяк и чувствовал себя бесконечно, до неприличия, до безумия счастливым. Они не стали задерживаться в этой кофейне — время уже клонилось к полуночи, а им еще нужно было добраться до отеля.

Все еще смеясь и передразнивая друг друга — «Уно ти!» — «Нет, дуо капучино!» — они ввалились в просторный, по ночному малолюдный холл, чуть пьяные от коньяка и какого-то особого, восторженного состояния духа. Уморительно и шаловливо прикладывая к губам пальцы, словно призывая друг друга к молчанию, они прокрались к широкой мраморной лестнице и собирались уже было подняться в номер, когда за плечами у Алексея раздался негромкий оклик:

— Синьор Соколовский!..

Лицо портье показалось ему слегка странным; выражение глаз было напряженным и виноватым, к тому же он слишком быстро отвел их в сторону, протягивая Алексею смутно белеющий в полутьме листок бумаги.

— Вам телеграмма.

Быстро сунув ему чаевые и услышав скомканное «Грация, синьор», Алексей нетерпеливо распечатал бумагу и скользнул взглядом по неровным строчкам. Смысл прочитанного ускользал от него, слова прыгали и точно смеялись над ним. Каждое из них само по себе было знакомым, но все вместе они складывались в какую-то бессмыслицу, дразня непонятной и угрожающей интонацией.

— Что там, Алеша? — услышал он голос женщины, которая была с ним, и ее приглушенный зевок вдруг резанул его по нервам, показавшись громом небесным. Он мельком, точно не узнавая, взглянул на нее, снова опустил глаза на бегущие строчки и наконец прочитал:

«Ксения зпт Наталья Соколовские погибли экспедиции Каповы пещеры тчк тела доставлены Москву тчк подробности уточняются».

Глава пятая. Обвал

Дальше не было ничего. Телефоны разрывались в его номере, сновали люди со знакомыми и незнакомыми лицами; кто-то сильно тянул его за руку и, кажется, даже хлопал по щекам; обрывки разговоров и реплик врывались в его мозг, увязая в топком болоте сознания и не пробуждая ни единой живой реакции. Он слушал то, что говорилось вокруг, — и не слышал, не мог восстановить смысловую цепочку сказанного, не понимал, зачем вокруг вьются эти люди и почему они все не оставят его в покое, чтобы он смог спокойно перечитать телеграмму и разобраться наконец в той ерунде, которая там написана…

А голоса вокруг звучали все бессмысленней и навязчивей. Вам надо поспать… это пройдет… никогда не пройдет… какой ужас… нелепая, бессмысленная трагедия… да подойдите же к телефону, Алексей Михайлович, это Москва… Лида, ты побудешь с ним эту ночь?… И вот тут наконец, услышав это имя, он взвыл так громко, что люди, бывшие рядом с ним, опешили и поняли, что его давно следовало оставить в покое. Он кричал так непонятно и так страшно, выгоняя всех вон из номера, что пустота вокруг Соколовского образовалась моментально — закрутилась, как воронка, как смерч, втягивающий в себя все ненужное и поглощающий время, людей и события. И вот тогда, в этой пустоте, в этой вакуумной воронке, он все-таки подошел к продолжавшему звенеть телефону и просто снял трубку, не сказав в нее ни одного слова.