Читать книгу "Дело о сорока разбойниках - Юлия Нелидова"

– В Самарканде я задержался… – неохотно отозвался Иноземцев, и еще более неохотно добавил: – Из-за малярии.

– Кто это подтвердит? Вы обращались в местное управление?

– Нет.

– Нам пришлось спешно просить Военное министерство выслать другого врача. В Туркестан никто не желает ехать, а мы испытываем острый недостаток в квалифицированных специалистах! Однако Петр Фокич был столь любезен, что принял приглашение работать в госпитале и занял должность старшего ординатора. Теперь же, Иван Несторович, отправляйтесь в старогородскую часть, в махаллю Кар-Ягды, в мужскую туземную амбулаторию, работать с холерными больными и вести пропаганду противохолерных мер.

Он сделал несколько нервных шагов по кабинету.

– После, если эпидемия утихнет, – добавил он более спокойным тоном, – мы подумаем о вашем назначении на должность штатного ординатора в наш госпиталь. Ежедневный рапорт о проделанной работе предоставлять Мухаммад-Ханафии Алюковичу каждый вечер. У Мухаммад-Ханафии Алюковича на вас большие планы. Ведь вы работали с самим Пастером? Не подведите уж, Иван Несторович, хоть здесь.

Иноземцев вернулся в гостиницу «Ташкентские номера» в крайне удрученном настроении. Но делать нечего, утром, чуть забрезжит рассвет, покорно отправится он укорачивать число отведенных ему дней в махалле Кар-Ягды, где располагалось одноэтажное здание амбулатории. Но настроен Иван Несторович был весьма решительно, если не погибнуть от холеры, так основательно пошатнуть местные порядки русских чиновников. Посмотрим еще, какие это противохолерные меры здесь применяются, что аж казачий полк в Ташкент был отряжен для подавления бунтов.

По возвращении из госпиталя, после того как его основательно отчитали за задержку в Самарканде и ахалтекинские приключения, добавив сердцу горечи и еще больше взрастив в душе человеконелюбия, Иноземцев попросил хозяина «Ташкентских номеров» рассказать, что за бунт был накануне, что за волнения и отчего теперь в городе такая тишина стоит.

Как он и думал, европейская манера абсолютно негибкой системы делопроизводства нарушила счастливое существование азиатов. Что и привело к восстанию. У сартов был совсем иной уклад жизни, совершенно иное восприятие мира, гибкое, пластичное, как глина под пальцами гончара, и европейская система построения цивилизации с ее угловатостью и топорностью вошла в явный диссонанс с их первозданным устоем. Ибо жили сарты с верой в волшебство и волшебством сим умело пользуясь, которому даже название свое имелось – «худо холаси», что значит «бог даст». Фразу эту Иноземцев на каждом углу слышал. Что бы ни чаяли, будь то торговец, бай, воин на коне, всегда к чаяниям своим прибавляли эти два волшебных слова. Я, мол, все сделаю, а остальное – за Аллахом.

Побродив по городам Туркестанского края, поглядев на жизнь туземцев, послушав их, Иноземцев пришел к выводу, что это большой вопрос – чья цивилизация цивилизованней и чей народ счастливей. Пусть какой-нибудь дотошный немец или чопорный англичанин и считает туземцев чернью, но сии понимания благополучия и мнимых ценностей весьма однобоки. За кажущейся нищетой, грязью и рванью скрывалась целая культура, гораздо более могущественная, нежели полагают гордецы и пижоны-европейцы. Возможно, явились они не в лучшие времена, чтобы в полной мере оценить сокровищницу Востока – Туркестан. Междоусобные войны да разновластие ослабили эти края, брошенные на произвол дворцы разрушает нещадная природа, солнце выжигает воду, песок тут же норовит поглотить ее. Здешние люди оттого такие труженики, что неустанно обязаны сопротивляться природе. Видит бог, как же это непросто! Чуть опустил руки, и прекрасный оазис, тобой создаваемый, сызнова – голая, голодная степь. Но и эта голодая степь, бескрайняя пустыня, носила в себе следы цивилизации, которая существовала «давным-давно, когда птицы и звери умели разговаривать, а розы были заколдованными девушками».

Во всем здесь ощущалось нечто великое, фундаментальное, к чему стоило присмотреться пристальней. Довольно лишь поднять голову и взглянуть на величайшие кирпичные строения, уходящие высоко в небо, размахом и величием не поддающиеся никакому сравнению, которые в неизменном виде стояли века и века еще простоят. А эта филигранная вязь повсюду и старинная куфи, хранящая мудрость веков! А тонкая мозаика! А эти мастерски сработанные, изящные тимпаны, которые, мало кто знает, таят в себе акустическую загадку – их устраивали в медресе и мечетях, дабы каждое слово муллы, произнесенное хоть бы даже шепотом, коснулось уха ученика. А таинственная голубая глазурь, которой здесь украшали купола-паутинки! И стены, и двухкупольные потолки с хитрой конструкцией вентиляции. Какое невероятное чудо – ощутить под потолком самого скромного караван-сарая или даже простой лавки прохладу посреди нестерпимого зноя. Неужели народ, воздвигающий города в пустыне, с удивительной системой водоснабжения, с удивительными устройствами вентиляции, народ, который супротив природе рыл каналы через многие версты песков, мог управлять подземными водами, выводил их на поверхность, сплошь беспробудные неучи и совершенно безнадежные для общества существа?

О нет, тюрки – величайшие мудрецы, тайнами своими они разбрасываться не привыкли, патенты на изобретения не спешили получить. К каждой детали они относились с особым тщанием, любое дело стремились возвести в ранг мастерства. Здесь что ни строение, что ни тарелка, кувшин, сад, ковер – произведение искусства. Всюду скрывалась некая тайна – в каждой детали скрывалась, в зодчестве, в мудрости обычаев, в кухне, в жестах, в улыбках – тайна древней цивилизации, существовавшей в эпоху, когда птицы и звери могли разговаривать! Тайна людская!

Многие умельцы вроде и не знали грамоты, но были прекрасными гончарами, исполняли чудесную роспись по коже, изготовляли невиданного звучания музыкальные инструменты.

Да если бы такому гончару с детства дать в руки микроскоп, думал Иноземцев, взамен гончарного круга, то вышел бы из него такой же непревзойденный микробиолог, каким он стал гончаром. Иноземцев поклялся, что непременно постарается попасть в медресе и поглядеть, чему учат детей здешние учителя.

Возможно, кто-то бы и решил, что Иноземцев совсем нелюдимым сделался. Цивилизованный человек с привычным, обыденным мышлением ему был что кость в горле, а туземцы – вдруг по сердцу пришлись. Возможно, кто-то бы и сказал, мол, то лишь экзотика, которая и месяца не пройдет прискучит. Но так вышло, что сарты действительно Иноземцеву были приятней компании любого европейца.

Иноземец – всюду лишний, всеми гонимый, отверженный. Только здесь Иван Несторович вдруг ощутил себя в родном краю. Далеким предком его был перс, мальчиком которого вывез из Персии в Россию граф Бутурлин, дал имя новое, дал фамилию. Иноземцев – означало «некто явившийся с иных земель». Одним из внуков того иноземца и был именитый двоюродный дед Ивана Несторовича, основавший «Московскую медицинскую газету», портрет коего висел в мансардных комнатах над аптекой в Выборге.

Кто знал, что фамилия его станет клеймом на всю жизнь…

Вот так Иноземцев шагал в махаллю Кар-Ягды, занятый горячими, противоречивыми и даже в какой-то степени болезненными рассуждениями, ассоциациями и воспоминаниями. И чем больше становилась его ненависть к европейцам, с которыми он никак не мог найти общего языка, хоть прекрасно изъяснялся и по-русски, и по-французски, и по-немецки, тем больше он любил и даже уже обожал Туркестан. Оттого он был настроен весьма решительно, привнести много нового в противохолерные меры. А уж действия решительно настроенного Иноземцева всегда приносили недурные плоды, коли…