Читать книгу "Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - Олег Аксеничев"

Андрей повиновался.

Глаза юноши были светлы и чисты. Царь не прочёл в них ни страха (что хорошо), ни подобострастия (что ещё лучше, в тайной службе рабам делать нечего).

А если глаза лгали, так ещё лучше. Обманув своего господина, юноша любого врага перехитрит.

— Уж послужи мне, отрок, — добродушно попросил царь. — А я, как вернёшься, вознагражу. Как умею, по-царски!

Видно, ещё что-то хотел сказать; пожевал губами, махнул рукой, приказал:

— Ступай с Богом, боярин всё тебе расскажет!

Вскочивший в седло Андрей думал, что некстати государь захотел говорить с ним при всех. Разные людишки водились среди стрельцов и опричников, может, кто и иноземцам продался. Не опознали бы в чужих землях, случайности губят на его работе чаще злого умысла.

Ещё же надо срочно растереть колени. Снег холоден, и даже тёплые порты не спасут. Затем же при перемене погоды или от сырости отмороженные колени начнёт ломить, а кто знает, что придётся делать Андрею в это миг? Может, лезть по стене. Точнее, уже падать — как удержаться, если сведёт ноги?

А боярин Умной-Колычев, встретившись глазами со своим подопечным, вспомнил слова митрополита Филиппа: «Благословляю добрых на доброе».

Благословил бы умерший Андрея Остафьева?

Человека с нечитаемыми глазами...

3. Лихое дело

еликий Новгород опричное войско взяло |в кольцо, чтобы никто не вырвался.

Сначала Малюта Скуратов с тысячей всадников выставил посты на всех дорогах, ведущих в город. Опричники врывались в пригородные монастыри, опечатывали казну, закрывали ворота, не дозволяя монахам разбредаться. Затем уже прибыл Иван Васильевич с полутысячей охраны и ближних людей. На Торговой стороне, в Городище, где в стародавние времена новгородской независимости жили приглашённые на службу князья, царю приготовили укреплённый лагерь.

Господин Великий Новгород замер, не зная, на что надеяться. Слышались призывы закрыть ворота и не пускать в город опричников. Но больше голосов было иных — встретить государя со всем уважением и покорностью, как и положено верноподданным. А если кто виновен перед царём — так за то и ответит.

Архиепископ Пимен был бледен и беспокоен. Недавно только он вернулся из Москвы. Вернулся, обласканный царём, привезя много денег на нужды епархии. Что же переменилось в государе? Наговорил кто? Или... Страшно было подумать, что — узнал.

Ещё страшнее, если узнал обо всём.

Не только о переписке с Сигизмундом, королём польским.

Но и о ведуньях, что здесь же, на архиепископском дворе, обретаются.

И о Михайловском монастыре.

Только бы не о нём!

К Михайловскому монастырю приближалась сотня опричников во главе с царевичем, Иваном Ивановичем. Работа предстояла привычная — игумена да келаря с трапезником к ответу, ключи забрать, казну — в обоз. Да по подклетям и амбарам пошарить, чтобы соблазна не было спрятать чего.

С наследником трона, как обычно в походах, ехал Скуратов-Бельский. Бог не дал Малюте сына, так что всё нерастраченное отцовство опричник выплёскивал на царевича. Бывало, что и ворчал, и бранился даже (царь Иван только ухмылялся в бороду, слыша доносы об этом), но, не задумываясь, отдал бы жизнь за благополучие Ивана Ивановича.

Малюта Скуратов и распоряжался в монастыре, широко распахнувшим ворота перед государевыми хоругвями. Царевич только вертел головой, смотрел и вслушивался, учился, как надо работать.

Вот на санях оказался сундук с монастырской казной.

— Изрядно, — подивился Малюта. — Не бедно жили иноки!

— Думаешь, всё отдали, без утайки? — спросил царевич.

— Тут предчувствиям доверять нельзя. Прикажи постройки досмотреть!

— Исполняй!

Опричники, только ждавшие приказа, разбрелись по монастырю. Настежь распахивались двери, выпуская тепло из келий, заголосила потревоженная скотина... Но игумен, как видно, отдал всё до последнего, и опричники от помещения к помещению веселели. Не грабить же приехали, воров государевых на чистую воду вывести.

Кто-то из опричников походя пнул дверь в небольшой белёный сарай, стоящий в глубине двора. Удивился, что заперто, пнул ещё.

Малюта, заметив заминку, знаком подозвал келаря.

— Что там? — показал на сарай.

— Не знаю, батюшка, — поклонился монах.

— Как это?!

Малюта был удивлён. Хозяйство монастырское келарь держал в полном порядке, бумагу изводил на любой расход или приход. А тут — не знает?

— Коптильня была ещё недавно. Потом люди архиепископа приехали, смотрели долго, и что уж там хранить собрались — Бог весть.

— Люди Пимена-архиепископа? — переспросил Малюта.

Не для себя переспросил, а чтобы царевич Иван внимание обратил. А царевич слушал, не отвлекался.

— Гойда! — воскликнул Иван Иванович. — Тащи бердыши, ломай дверь!

Приказывать дважды опричникам не надо. С утра приморозило, и помахать топором на длинной ручке, что на Руси называли бердышом, а в Европе — алебардой, было в удовольствие и для здоровья полезно.

Монахам тоже стало интересно. Тёмным пятном они столпились у храма, откуда и видели хорошо, и опричникам не мешали. Игумен и келарь спокойно стояли у так и не спешившихся царевича и Малюты. Что страшиться — не их то дело, а архиепископа, ему и ответ, если что, держать.

Ударив несколько раз по железным скобам и могучему замку, удерживающим дверь, опричники прекратили бить, закричали, перебивая друг друга:

— Живой там кто-то! Шевелится!

— Не может быть, — покачал головой игумен. — К двери несколько дней не подходил никто, с голоду умереть времени бы хватило. И не топлено там.

— Со своим припасом можно приехать было. Да в двух шубах.

Малюта тронул поводья, повёл коня ближе к сараю. Царевич хотел обогнать опричника, но Малюта удержал Ивана Ивановича.

— Погоди, царевич, кто знает, какой гость от всех в монастыре прячется. Так и выстрелить может, от расстройства душевного...

Опричникам удалось, наконец, сбить замок с двери.

— Затих, кажется, — сказал один из них, поддевая лезвием бердыша примерзшее дерево.

Дверь с треском подалась.

И отлетела прямо на опричников, вырванная с петель страшным ударом изнутри.

Малюта рванул поводья дико заржавшего коня, стараясь собой прикрыть царевича от неведомой опасности.