Читать книгу "Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт"

Однако, несмотря на то что теперь проект имел гораздо более высокий статус, работа все еще продвигалась медленно. Объективности ради следует отметить, что все полученные на тот момент результаты обескураживали. Стало точно известно, что под воздействием медленных нейтронов расщепляется именно изотоп U235, однако отделить его от урана-238, по мнению ученых, было невероятно сложно. Первые данные, указывающие на возможность практически воплотить урановый реактор, обнадеживали и разочаровывали одновременно. Планировалось, что очищенный должным образом графит послужит неплохим замедлителем, однако до сих пор не было точно известно, возможна ли самоподдерживающаяся цепная реакция в урановом реакторе, в котором количество U235 искусственно не увеличено. Предварительные выводы Нира и Даннинга по этому вопросу были не очень оптимистичными. Если удастся построить и запустить реактор, то в нем при резонансном поглощении нейтронов ядрами урана-238 должен образоваться элемент-94, который выделить, судя по всему, гораздо проще. В свою очередь, этот элемент также мог быть расщепляемым.

В довершение ко всему Теллер произвел вычисления, результаты которых позволяли предположить, что масса урановой бомбы превышает 30 тонн. Даже если допустить, что подобное устройство все-таки удастся привести в действие, доставить его к цели невозможно ни одним из известных способов.

Буш скептически наблюдал за потугами ученых. Действительно, все их действия трудно было назвать иначе, чем охотой за призраками.

В тысячи раз мощнее

Грубая неприкрытая агрессия нацистской Германии по отношению к странам Европы не могла не вызывать реакции у тех, кто следил за ней с другого берега Атлантики. На беженцев из Европы новости из-за океана действовали особенно сильно. Весной 1940 года Теллер оказался во власти морального противоречия. Его с самого начала не радовала перспектива работать над оружием, имевшим настолько большую разрушительную силу. В то же время он прекрасно понимал, что военное и техническое превосходство Германии делают ее победу пугающе реальной. «В то время, — говорил он позже, — я считал, что помешать Гитлеру покорить весь мир сможет только чудо».

Теллер не хотел влезать в политику, считая это ненужным для себя занятием. Точно так же ученый не обращал внимания на любые заявления политиков. Поначалу он не собирался принимать участие и во Всеамериканском научном конгрессе, на котором должен был выступить Рузвельт и приглашение на который Теллер уже получил. Однако узнав о тех бесстыдствах, что Гитлер творил в Европе в мае 1940 года, он изменил свое решение. Речь президента, услышанная ученым на конгрессе, помогла ему определить свою моральную позицию и наполнила его решимостью, с которой Теллер не расставался всю жизнь.

Конечно же, он знал о письме Эйнштейна, адресованном Рузвельту, так же как и о последствии этого письма — американской ядерной программе, продвигавшейся вперед с черепашьей скоростью. Хотя раньше Теллер и не встречался с президентом, но теперь, сидя в зале и слушая его выступление, не мог избавиться от странного ощущения: ему казалось, что Рузвельт говорит с ним лично. Президент, обратив внимание присутствующих на то, каким тесным стал мир, предостерег их от слепого упования на «мистическую неприкосновенность» Америки — ведь идущая в Европе война грозила уничтожением той цивилизации, которую очень ценили все американцы. Затем Рузвельт заговорил о роли ученых:

Вам, ученым, возможно уже приходилось слышать в свой адрес слова, что вы косвенно виновны в тех бедах, которые творятся в наши дни… Но уверяю вас, это не ученые виноваты в том, что сейчас происходит в нашем мире… У истоков этой катастрофы стоят только те, кто готов использовать — и использует — ваши мирные достижения, вывернув их наизнанку.

Для Теллера эти слова прозвучали как настоящий боевой клич. В то же время ученый воспринял их и как некий моральный абсолют. Ему повезло: он бежал от той тирании, что сейчас захлестнула Европу и готова была поглотить весь остальной мир. «Я обязан сделать все от меня зависящее, чтобы защитить свободу», — заявил он.

Теперь Теллер уже окончательно все для себя решил.

Тем временем вести из Европы становились все более унылыми. Подчинив с помощью блицкрига континентальную Европу, Гитлер рассчитывал на переговоры о мире с Великобританией. После этого он собирался все внимание сосредоточить на собственном номинальном союзнике — России. В начале мая Черчилль стал премьер-министром в новом коалиционном правительстве. В отличие от Невилла Чемберлена, своего предшественника на этом посту, он отнюдь не был настроен на переговоры. Гитлеру ничего не оставалось, кроме как поставить своей новой главной целью покорение Британии. Для этого требовалось заполучить превосходство в воздухе над юго-востоком страны и над Ла-Маншем.

Летчики люфтваффе начали атаковать противника с новых баз, расположенных на севере Франции. Они преследовали морские конвои британцев, пресекавшие пролив, при этом стремясь не только топить корабли, но и выманивать английские истребители, навязывая им бои над морем. В августе Герман Геринг, возглавлявший люфтваффе, приказал наносить удары по береговым аэродромам и радарным станциям. Следующими целями должны были стать аэродромы, расположенные в глубине страны, а также авиационные предприятия. Началась «Битва за Британию».

7 сентября по приказу Геринга на Лондон обрушилась серия сокрушительных ударов с воздуха. Это была месть за бомбежку Берлина английской авиацией, а также подготовка к операции «Морской лев» — полномасштабному вторжению на британские острова. На лондонский Ист-Энд Геринг бросил 400 бомбардировщиков и 600 истребителей. Самолеты шли двумя волнами. Вдобавок ночью с другого вылета вернулись 200 бомбардировщиков. Лондон в это время еще пылал.

Когда Сцилард узнал об этой бомбежке, он почти неслышно прошептал: «Еще до того, как закончится эта война, на вооружении появятся бомбы в тысячи раз мощнее тех, что недавно сбрасывали немцы».

Глава 3 Критическая масса

Сентябрь 1939 — ноябрь 1940

В январе 1939 года Отто Фриш наконец-то получил добрые вести. Он узнал, что его отец, хотя и оставался пока в концлагере Дахау, все-таки получил шведскую визу. Вскоре его отпустили и в Вене он смог встретиться с матерью Фриша. Вдвоем они перебрались туда, где им ничто не угрожало, — в Стокгольм.

Но даже настолько радостные известия не могли избавить Отто от предчувствия близкой большой беды, с недавних пор его переполнявшего. Ожидание начала войны, которое было уже не за горами, погружало его все глубже в пучину депрессии. Фриш не видел никакого смысла продолжать те исследования, которыми занимался в Копенгагене. Росло и чувство незащищенности. Когда в лабораторию Бора приехали британец Патрик Блэкетт и австралиец Марк Олифант, Отто попросил их о помощи.

Олифант вырос в Аделаиде. Поначалу он интересовался медициной и, в частности, стоматологией, но в университете увлекся физикой. Наслушавшись Эренста Резерфорда, новозеландца по происхождению, впечатлительный студент решил заняться ядерной физикой. В 1927 году он присоединился к возглавляемой Резерфордом группе исследователей, которая работала в Кавендишской лаборатории в Кембридже. Там в начале 1930-х он стал непосредственным свидетелем множества замечательных открытий в области ядерной физики. В 1934 году в соавторстве с Резерфордом (а также немецким химиком Паулем Гартеком) Олифант опубликовал статью, в которой описывалась реакция ядерного синтеза с участием тяжелого водорода — дейтерия[29].