Читать книгу "Изобилие. Будущее будет лучше, чем вы думаете - Питер Диамандис"

Жестокость как развлечение, человеческое жертвоприношение как оправдание предрассудков, рабство как инструмент экономии рабочей силы, завоевание как государственная политика, геноцид как способ захвата недвижимости, пытки и увечья как способ наказания, смертный приговор за незначительные проступки и инакомыслие, заказное убийство как механизм удержания власти, изнасилование как естественный побочный эффект войны, погромы как выплеск разочарования, убийство как основная форма разрешения конфликтов – все эти явления неизменно сопровождали историю человечества. Но сегодня в западном мире они исчезающе редки и во всех остальных странах встречаются гораздо реже, чем раньше; когда они все-таки происходят, их пытаются скрыть, а когда правда обнаруживается, они подвергаются повсеместному осуждению.

Все это означает, что за последние несколько сотен лет человечество прошло внушительный путь. Мы живем дольше, богаче, здоровее и безопаснее. Мы в огромной степени увеличили доступ к товарам, услугам, транспортировке, информации, образованию, медицине, средствам коммуникации, человеческим правам, демократическим институтам, прочным жилищам и т. д. и т. п. Но это не вся история. Для нашей дискуссии важен не только проделанный нами прогресс, но и причина, по которой мы его проделали.

Накопительный прогресс

Люди делятся знанием. Мы обмениваемся идеями и информацией. В «Рациональном оптимисте» Ридли сравнивает этот процесс с сексом,[132] и это не просто цветистая метафора. Секс – обмен генетической информацией, перекрестное опыление, которое делает биологическую эволюцию накопительной. Идеи также следуют этой траектории. Они встречаются, «спариваются» и мутируют. Мы называем этот процесс обучением, наукой, изобретательством – но, каким бы ни было название, означает оно именно то, что имел в виду Ньютон, когда писал: «Если я смог увидеть дальше других, то это потому, что я стою на плечах гигантов».[133]

Обмен – лишь начало, а не конец этого процесса. По мере его развития появляется специализация. Если вы – новый кузнец, только что появившийся в городе, и вынуждены конкурировать с пятью уже обитающими там кузнецами, у вас есть только два способа упрочить свое положение. Первый: вы можете работать до изнеможения, оттачивая свое мастерство, чтобы стать лучшим кузнецом из всех. Но это рискованный путь: вам нужно быть настоящим гением кузнечного дела, чтобы ваше мастерство перевесило родственные и семейные узы – ведь в маленьком городке большинство ваших конкурентов и клиентов окажутся близкими друзьями или родственниками. К сожалению, эволюция очень хорошо постаралась, создавая эти узы. Но если вы сможете разработать новую технологию – скажем, слегка улучшите подкову или придумаете, как быстрее подковать лошадь, – то вы побудите людей задуматься, не пренебречь ли им ради выгоды своими социальными связями.

В этом процессе, считает Ридли, создается дальнейшая цепь положительной обратной связи:[134]

Специализация поощряет инновации, потому что она поощряет инвестирование времени в инструменты, изготавливающие другие инструменты. Это сэкономленное время (а преуспеяние – это просто сэкономленное время) пропорционально разделению труда. Чем больше человеческие существа диверсифицируются как потребители и специализируются как производители, тем больше они обмениваются, тем более преуспевающими становятся и будут становиться в дальнейшем.

Чтобы рассмотреть это на конкретном примере, вспомним о путешествии Хейердала из Перу в Полинезию. Представим себе, что вы тоже решили совершить путешествие по этому маршруту. Давайте посчитаем, чего вам не придется делать для этого: найти в джунглях огромное дерево, свалить его, развести под ним медленный огонь, чтобы выжечь сердцевину, поддерживать этот медленный огонь в течение многих дней, потом много дней тесать и долбить бревно, чтобы выдолбить из него лодку, притащить эту лодку на берег, найти и запасти питьевой воды, отправиться на охоту, чтобы убить животных и добыть мяса, найти достаточное количество соли, чтобы засолить его, – и еще множество подготовительных действий. Вместо всего этого – поскольку специализация уже позаботилась обо всех этих промежуточных стадиях – вы просто заходите на сайт авиакомпании и покупаете билет. Вот и все. В результате вы имеете гигантский скачок в вашем качестве жизни.

Культура – это способность хранить идеи, обмениваться ими и улучшать их. Этот огромный общественный институт всегда был одним из главных двигателей изобилия. Если хорошие идеи вашего дедушки могут быть улучшены хорошими идеями ваших внуков – это означает, что двигатель включен и работает. Доказательство этого – огромная награда накопительных инноваций, произведенных благодаря специализации и обмену. Джей Брэдфорд Делон, экономист из Калифорнийского университета в Беркли, пишет:

Высокие стандарты нашей жизни в значительной степени объясняются не только тем, что мы умеем более дешево и эффективно производить те же товары, что были у нас и в 1800 году, но и тем, что мы умеем производить совершенно новые типы продуктов. Некоторые из них лучше удовлетворяют нужды, которые у нас были в 1800 году, но некоторые отвечают нуждам, которые мы в то время и представить себе не могли.[135]

В самом деле, мои предки определенно не могли бы себе представить салат-бар, потому что невозможно было вообразить всемирную транспортную сеть, которая позволяет доставлять стручковую фасоль из Орегона, яблоки из Польши, а кешью из Вьетнама – и объединять все эти продукты в одном блюде. Ридли формулирует это так:

Вот диагноз современной жизни, ключевое определение ее высоких стандартов: сложность потребления, простота производства. Производить одну вещь, использовать многие. Для крестьянина в условиях натурального хозяйства или охотника-собирателя было характерно прямо противоположное: простое потребление, разнообразие производства. Ему приходилось самому производить не одну какую-то вещь, а множество вещей: свое убежище, свою одежду, свои средства развлечения. Так как он потреблял только то, что мог произвести сам, он не мог потреблять очень много. Никаких вам авокадо, Тарантино или Manolo Blahnik. Он сам себе был брендом.[136]