Читать книгу "Ремесло - Леонид Бершидский"

Возможно, Джойс и литературоведов из британской ежедневки, и меня задавил своим многотонным авторитетом, но мне тоже кажется, что это блестящая фраза. Типологически это, видимо, описательный лид: Маллиган не главный герой, а его бритвенные принадлежности хоть и играют некую роль в дальнейшем рассказе, но не ключевую. Какая, впрочем, разница, как классифицировать это предложение, если оно настолько идеально начинает дублинскую одиссею, что многие помнят его наизусть? Правильный лид — это всегда немного озарение, на ожидание которого имеет смысл потратить полчаса даже в условиях самого жесткого цейтнота. Не придет — напишете, конечно, что сумеете. Глядишь, редактор еще минут 15 потратит — и его посетит муза, обошедшая вас стороной.

Маленькое упражнение по ходу дела: разыщите список The Guardian и посмотрите на эти первые предложения. Вот, скажем: «В этот день и речи не могло быть о прогулке» — Шарлотта Бронте, первая строчка «Джейн Эйр» — это хороший журнальный лид?

9. Кикер Достоевского

В теории нашего ремесла концовка — или кикер, как ее еще называют — описана гораздо хуже, чем лид. Много слов авторы учебников на нее не тратят.

Мелвин Мелчер, 28 лет преподававший в самой престижной американской школе журналистики, в Колумбийском университете, написал учебник под названием «News Reporting and Writing». В нем про кикер сказано только одно: это особый тип концовки, который представляет собой лид, оставленный напоследок.

Мелчер приводит яркий пример — начало и конец статьи Эдны Бьюкенен из The Miami Herald:

«Нехорошие дела происходят с мужьями вдовы Элкин.

Кто-то убил мужа № 4, Сесила Элкина, — ему, похоже, проломили голову сковородой, пока он смотрел по телевизору „Семейную ссору“.

Муж № 3, Сэмюэл Смилич, утонул в заросшем водорослями канале в округе Южный Дейд.

Муж № 2, Лоренс Майерс, пропал без вести…»

Ну и кикер:

«Неприятности у Маргарет Элкин начались из-за убийства четвертого мужа. Ее обвиняют в том, что она заказала убийство пасечнику. Процесс начнется 9 сентября».

И правда, эта концовка могла бы быть традиционным, сухим и скучным лидом новостной статьи. Перевернув ее с ног на голову, Бьюкенен написала триллер, который даже самому глупому редактору не пришло бы в голову резать с конца. Кто-то научил вас писать по схеме «перевернутой пирамиды»? Посмотрите, как эти сооружения строили в Египте: все-таки с фундамента, а не с верхушки.

Из своего примера Мелчер делает вывод о происхождении слова kicker (от kick — пнуть): мол, концовка-кульминация — как пинок, под конец на сто процентов пробуждающий внимание читателя. У меня на этот счет своя теория: кикером называют карту в покере, которая не входит в претендующую на выигрыш комбинацию, но может при прочих равных обеспечить победу. Например, если у двух игроков по две одинаковые пары, выиграет тот, у кого пятая карта старше, и вот эта-то пятая карта и есть кикер. Автор предъявляет свою концовку как последний и решающий аргумент.

Так сделала и Бьюкенен, в газетной статье про веселую вдову легко пришедшая к структурному откровению, которое одному крупному литератору далось упорным многолетним трудом.

Великий романист Джон Ирвинг известен тем, что пишет книги с конца. Он так объясняет эту особенность своей тактики: «Я начинаю с последней строчки, потом перехожу к предыдущей. Довольно долго пишу задом наперед, пока не почувствую и не услышу как следует эту концовку. Надо знать, как звучит твой голос в конце истории, — так понимаешь, как нужно звучать в начале».

Это он теперь так говорит. Поначалу Ирвинг не понимал, что написал кикер, а не лид. «Во время работы над первыми четырьмя-пятью книгами я воображал, что мне хватило наглости написать первую строчку, и только со временем обнаруживал, что это опять концовка. Я не осознавал это как процесс до шестого романа, „Правил виноделов“, а тут вдруг понял, что сначала нахожу концовки. И я должен это признать».

Концовки Ирвинга, к сожалению, бесполезно приводить здесь — они слишком литературные. Важен скорее его подход к процессу. Ремесленник, сочиняя текст для сайта или журнала, тоже вполне может задуматься, что это он написал: лид или кикер, начало или концовку. Если у вас есть два лида, возможно, один из них имеет смысл поставить в конец текста. Возвращаясь к примерам из предыдущей главы, вполне можно представить себе текст, который начинается с прямолинейного лида:

Вечером 9 июля 2004 года главного редактора русской версии журнала Forbes Павла Хлебникова расстреляли неизвестные, когда он шел к метро из редакции. Коллеги Хлебникова уверены, что дело в его работе, но не знают, какое именно из его многочисленных расследований могло привести к убийству, — и заканчивается предложением, которое я приводил как пример лида «слепого»: «Умирая в луже крови неподалеку от своего офиса, расстрелянный главный редактор не смог сказать, кому была бы выгодна его смерть».

Но это всего лишь один подход к сочинению концовки: многие авторы, даже дописав книгу — или текст — до середины, не знают, к какой концовке они ведут дело. Это, возможно, неосмотрительно, но не все ведь так упорны и расчетливы, как Ирвинг: среди журналистов полно людей легкомысленных и авантюрных. Я и сам такой. Излив до конца то, что хотел сказать, я часто подолгу тупо смотрю на получившийся текст в поисках способа эффектно его закончить (без этого никак — никто не запомнит и не станет комментировать!).

Иногда получается просто взять лид и переставить его в конец; второй абзац текста неплохо работает в качестве первого.

Вот, например, взятый наугад текст из журнала «Русский репортер» (16.07.2013) о том, как оппозиционного лидера Алексея Навального якобы изменила (испортила) слава. Я не хочу обсуждать это произведение по существу, просто использую его как технический пример:

«В московскую городскую избирательную комиссию скоро придет Навальный, чтобы подать документы и стать кандидатом в мэры. Чистый дворик в самом сердце города. К крыльцу подтягиваются сторонники, у всех что-то общее в лицах. Мальчик с заколками — футбольными мячиками на длинных дредах — усердно мне улыбается. Отхожу в сторону. Мальчик продолжает улыбаться, глядя в ту точку, где была я.

Из-за поворота доносятся аплодисменты и крики. Там Навальный с женой, а вокруг активисты — небольшая, но шумная толпа.

— Вы готовы подать подписи?! — поднявшись на крыльцо избиркома, спрашивает Алексей Навальный.

— Да!!!

— Вы готовы подать подписи?!

— Да-а!!!

— Вы готовы подать подписи?!

— Да-а-а!!!

— Ну, я пошел подавать. А вы пока думайте, что мы сделаем, если они их не возьмут!

Рукоплескания и смех».

Это начало. В конце текста, стартовавшего как репортаж, просто приделан большой кусок интервью Навального, который, будь я редактором, заставил бы автора порезать и важные куски рассредоточить по тексту. Между тем первый абзац вполне мог стать красивой концовкой про то, какие у Навального зомбированные сторонники. Примерно в таком виде: