Читать книгу "Стендаль - Сандрин Филлипетти"

2 января 1810 года, не в силах больше выносить тоску службы, интендант Бейль обратился к генералу Дежеану, министру Военного ведомства: «Имею честь умолять Ваше Превосходительство соизволить направить меня в Испанию». Не дожидаясь ответа, Анри спешно покинул Австрию и отправился в Париж — он прибыл туда в середине января.

Аудитор Государственного совета

В Париже Анри сразу снял комнату в отеле «Эспань», что на улице Коломбье, — «подальше от Пале-Рояля с его помпезностью». Вскоре он узнал, что Пьер Дарю предпринимает шаги для предоставления ему места аудитора в Государственном совете. Такой «кульбит» со стороны родственника был для него полной неожиданностью. Однако в соответствии с имперским указом от 28 декабря 1809 года для получения этой должности необходимо располагать личным состоянием. У него вошло в привычку по всем финансовым вопросам сразу обращаться к своему семейству. Шерубен к этому времени уже занимал должность помощника мэра в Гренобле; он уступил настояниям сына и согласился назначить ему ежегодную ренту в 6 тысяч франков, что и было скреплено соответствующим актом 12 февраля 1810 года. Дедушка Анри Ганьон взял на себя переговоры с Пьером Дарю: «Вы изъявили доброе намерение представить Бейля герцогу-канцлеру. Вы завершите это доброе дело, если ему будет предоставлено это достойное место, преимущества которого я понял сразу, как только эти должности были учреждены. Оно было бы еще более благоприятным для моего внука, если бы он мог работать под Вашим началом. Это самое горячее мое желание, так же как и моего внука. Его карьера уже значительно продвинулась бы, если бы он всегда следовал Вашим указаниям, однако у него еще все впереди, если он станет аудитором и будет работать рядом с Вами — исполняя при Вас любые обязанности». Родные Анри всегда принимали близко к сердцу его проблемы и старались подставить свое плечо, чтобы избавить от неблагодарной роли просителя.

Эти общие старания дают Анри вполне обоснованную надежду на благоприятный исход дела, и в ожидании своего назначения он славно проводит время в Париже. «Я не сожалею о той жизни, которую вел последние четыре года. Если бы я тогда стал аудитором, то сегодня был бы уже префектом, но тогда не повидал бы Берлин, Брунсвик и Вену, никогда не узнал бы Вильгельмину, Шарлотту и Бабет. Казалось бы, слишком много имен и названий — но какая разница, срываешь ли ты плоды счастья с однолетнего растения или с векового дуба?» Он вполне отдает себе отчет в своих подлинных чувствах: «Мне не столько хочется быть аудитором, сколько приводит в ужас мысль о том, чтобы продолжать исполнять тягостные обязанности военного комиссара».

Чтобы не испытывать собственное терпение, Анри часто ездит из Парижа в Планси-сюр-Об и обратно: там живет Луи Крозе, которого он теперь всегда находит «грустным, как ночной колпак». Записной театрал, он вновь присутствовал на «Женитьбе Фигаро», в которой мадемуазель Марс «была еще божественнее, чем всегда». Он читает «Сродство душ» Гёте: «…это роман писателя большого таланта, но его можно было написать гораздо трогательнее». Он фланирует по бульварам, завтракает в кафе «Шартр», обедает в «Фрер-Провансо» и не упускает ни единой возможности посетить графиню Дарю.

Единственное примечательное событие: он вывихнул себе большой палец на левой руке. Вывих произошел не только с пальцем: «Этот случай настроил меня на иной лад — я решил серьезно изучить историю Революции». Однако этот «исторический вывих» Анри не двинется дальше замысла: история не его стезя.

Посреди такого блаженного спокойствия его и настиг приказ из Военного министерства, в котором ему предлагалось избрать себе место новой службы. Незадачливый помощник военных комиссаров избирает Лион, но старается как можно дальше отодвинуть момент отправки к месту назначения: ему кажется, что он наконец обрел «привычный разумный образ жизни, который является залогом счастья». Другими словами, он свободен от страсти и хорошо устроился в своем парижском одиночестве.

Привычно наблюдая столичные нравы и характеры, Анри отмечает, что столица стала менее оживленной, чем была прежде, до его отъезда, и что на всех лицах читается тревога. Ему не приходит в голову, однако, отнести эти перепады общественного настроения на счет имперской политики. По его мнению, только мелочность мышления — «тайный, но действенный враг остроумия» — придает излишнюю серьезность разговорам. С самого начала его возвращения в Париж посещение салонов вызывало в нем лишь чувство неудовлетворенности. Например, в присутствии дам Ружье де ла Бержери — «тонких в обращении, но умственно пустых» — он ощущает лишь «огромное количество скуки в чистом ее виде»: из-за церемонности обращения собеседники в этом салоне не разговаривают, а словно чувствуют себя «приговоренными к поддержанию разговора».

Вдруг оказалось, что Франция опять перестала его удовлетворять: «…B Германии было интересно; в Италии мы жили по законам нежных страстей, которые увлекали нас за собой». Есть ли смысл в этих скучных парижских визитах к равнодушным людям? Анри испытывает облегчение лишь в присутствии Александрины Дарю — она по-прежнему занимает все его мысли и чувства. Он мечтает стать ее интимным другом, полагая, что он «единственный любовник, которого она может иметь, не вызывая подозрений». Он создает оригинальные умозрительные построения: «…Мне казалось, что я видел десятки проявлений любви, но наши встречи наедине своей прохладностью убивают все. Если бы мы чаще встречались, то сумели бы объясниться друг другу в любви». В свои 27 лет Анри утешает себя как неопытный юнец. Его романтичная натура по-прежнему преобладает над разумом.

Он упорно занимает себя разными видами деятельности — вторая половина дня у него всегда в делах, но и не без удовольствий: чашечка кофе в кафе «Харди» или «Фуа», читальный кабинет в Пале-Рояле, прогулки, театр, визиты… Как принято было говорить, ранее полуночи он никогда не бывает у себя. И день за днем он занят расшифровкой оттенков настроения графини Дарю, вкладывая в это занятие одержимость энтомолога. Так, сегодня он различает в ней нежный интерес к себе; завтра находит в ней лишь проявления дружбы. Ему кажется, что ее взгляд оживляется в его присутствии; вот ее щеки покрываются нежным румянцем, что свидетельствует о скрываемом чувстве… Ему чудится, что она ищет случая взять его за руку… Он теряется в самых невероятных предположениях… 1 июня он приобрел модный кабриолет и печати со своими инициалами — он уверен, что теперь-то обладает подлинным достоинством, которое непременно должно внушать уважение всем, — и не удержался, чтобы не продемонстрировать все это перед кузеном Марсиалем.

10 мая 1810 года граф де Сессак, высокопоставленный чиновник Военной администрации, официальным письмом призвал его к исполнению служебных обязанностей: «Уведомляю Вас, месье, что мною решено направить Вас в 19-й военный дивизион для выполнения Ваших обязанностей под началом г-на Шарма, распорядительного комиссара 19-го дивизиона, — в соответствии с настоящими и будущими законами и правилами. Я предписываю Вам отправиться в Лион, к месту Вашего назначения, где г-н Шарма представит Вас и даст Вам инструкции по выполнению Вами должностных обязанностей. Настоящее письмо, о получении которого Вы мне сообщите, будет служить Вам официальным документом». Теперь Анри уже трудно уклоняться от военной службы. Он старается заручиться поддержкой Пьера Дарю, чтобы избежать этого «наряда», но тот не желает обращаться с просьбами и быть обязанным чиновнику-графу, к которому не питает никакого уважения. Ответ кузена Пьера был категоричен: «Выпутывайтесь сами из этой ерунды».