Читать книгу "Борис и Глеб - Андрей Ранчин"

Теперь она обитала — нет, томилась, доживала свой, увы, слишком долгий век — среди варваров-тавроскифов, в диком народе рос, о котором — она помнила это — пророк Даниил вещал, что он будет попирать истинную веру перед концом времен. Или в Писании говорится о другом, лишь созвучном по имени народе?

Жестокий рок или Провидение забросили ее сюда, на конец земли, к подножию Рифейских гор, вблизи тех мест, где кончается обитаемый мир и сходятся земля и небо.

Анна, зябко кутаясь в соболью шубу, часто смотрела с площадки княжеского терема на эти новые места. Далеко окрест, по этому и другому берегу Борисфена (Днепра по-росски — проклятый, проклятый Богом язык!..) простирались степи. Из них внезапно появлялись, разоряя всё вокруг, злобные пацинаки (пе-че-не-ги — кажется, так их прозывают росы; Боже, как можно выговорить это слово?!..) и так же вдруг исчезали, растворяясь в безмерном и бессмысленном пространстве. По низкому, серому, давящему небу тянулись рваные, клочковатые облака, — казавшиеся такими близкими, что Анна слышала, как они шуршат друг о друга. Из узких отверстий — волоковых окон — киевских полуземлянок тянулся к небу дым. Кругом было дерево, дерево… Бессонными ночами Анна внимала его тихому, шелестящему голосу: бревна в тереме постукивали, поскрипывали, слабо стонали. Она скучала по камню — прочному, надежному, царственному. (Надо настоять — пусть он, которого нужно называть таким непонятным и тяжелым словом — супруг, — наконец построит каменный дворец!)

А небо то плакало холодными, злыми слезами, то бросало на землю снег — странную форму жидкой субстанции — воды, белую, как библейская манна, но безвкусную. Как же мало было здесь солнечных дней! И какими невыносимо лютыми были холода: Борисфен застывал, скованный льдом, и птицы замерзали, не перелетев реки! На целые полгода этот блеклый, тусклый мир терял все краски. Оставались лишь белый и черный цвета.

Когда она закрывала глаза, ей виделся Большой зал Магнаврского дворца. Тяжелые завеси зала приемов. Бронзовое позолоченное дерево перед императорским троном. Позолоченные птицы, поющие на разные голоса. Трон поднимается. Золоченые львы рядом с троном бьют хвостами, рычат, разинув пасти. Всюду — буйство цвета. Пол из разноцветных мраморных плит. Потолок с золотистой мозаикой. Огромный крест из зеленого стекла. Колонны — тоже из зеленого стекла… сколько их всего (ах да, шестнадцать! Боже, я уже стала забывать…), с высеченными на них виноградными гроздьями и животными. Многоцветное стекло стен — мозаики, на них — сцены императорских деяний. Мозаичный павлин на полу (совсем как живой, девочкой она даже боялась, что клюнет), по четыре стороны от него — четыре орла.

А главный тронный зал Большого дворца — Хрисотриклиний — с серебряными воротами в цветах, выложенных цветными камнями, с окнами в форме цветка — в куполе.

А конные игры в циканистирии — императорском манеже!.. А ристалища на ипподроме!..

Она, порфирородная царевна, — жена северного варвара, только что узнавшего Христа и ничего не знающего о Гомере!..

Она вынуждена делить его ласки с еще не отправленными прочь язычницами — невзрачными бледными бабами, чьи сопливые дети неотвязно крутятся под ногами. Жадные и грубые ласки вар-вара, от которого пахнет не благоуханным вином, чей чуть кисловатый солнечный вкус золотит нёбо, а тяжелым пивом и хмельным медом. (Какая радость часами сидеть в мрачном темном покое со своими воинами и пить эту дрянь?!)

А эта шершавая росская речь — столь непохожая на певучий, легкий и сладостный язык ромеев!..

Сердце особенно щемило и тоска обручем охватывала грудь в те осенние дни, когда над Самватасомкиевом тянулись к теплому югу стаи долговязых журавлей. К милому югу, в родные ей края. Она же была прикована навеки к чужим берегам, словно превращенная в соляной столп Лотова жена…

Воистину непосильную жертву принесла она ради спасения Империи и братьев!..

С каждым годом, рассматривая свое стройное тело и глядя в мутное стекло металлического зеркала, княгиня с досадой находила у себя новые морщинки и видела, как сходит загар — последняя память плоти о светозарном Городе на Боспоре.

Но между тем с каждым годом она вживалась в этот чужеродный мир. Своими советами помогала супругу и священнослужителям засеивать семенами новой веры эту скудную, бедную почву. Обсуждала с мужем — Анна постепенно, сама не замечая, привязалась к нему — замысел грандиозного храма, посвященного Богородице. Растила детей, которых послал ей в утешение Господь…

* * *

В 980-х годах Византийская империя пережила одну из многочисленных в ее истории междоусобных войн. Против братьев императоров Василия II и Константина VIII восстал полководец Варда Фока. «Варда Фока, имея на своей стороне почти всю Малую Азию, подошел с востока к самой столице, тогда как с другой стороны победоносные в то время болгары грозили ей с севера, — писал историк Византии А.А. Васильев. — В столь стесненных обстоятельствах Василий обратился за помощью к северному князю Владимиру, с которым ему и удалось заключить союз на следующих условиях: Владимир должен был отправить на помощь Василию шеститысячный отряд, взамен чего получал руку сестры императора Анны и обязывался за себя и за свой народ принять христианскую веру. Благодаря русскому вспомогательному отряду, так называемой “варяго-русской дружине”, восстание Варды Фоки было подавлено, и сам он погиб. Избавившись от страшной опасности, Василий, по-видимому, не хотел соблюдать обещания, данного Владимиру, относительно сестры Анны. Тогда русский князь осадил и взял важный византийский город в Крыму Херсон (Корсунь). После этого Василий II уступил. Владимир принял крещение и получил в супружество византийскую царевну Анну. На некоторое время между Византией и Русью снова настали времена мира и согласия; обе стороны безбоязненно вели между собой торговлю».

Византийский историограф Михаил Пселл рассказывает в своей «Хронографии» о помощи «тавроскифов», как на античный манер именовали древних русов византийцы, сами себя называвшие ромеями, то есть римлянами (насельниками Римской империи, каковой они почитали свое государство): «Царь Василий порицал неблагодарных ромеев, и поскольку незадолго перед тем явился к нему отряд отборных тавро-скифских воинов, задержал их у себя, добавил к ним других чужеземцев и послал против вражеского войска. Те застали неприятелей врасплох, готовившихся не противника побить, а вина попить, многих убили, а остальных рассеяли, и поднялся среди мятежников бунт против самого Фоки».

Войско мятежника Варды Фоки потерпело поражение в битве при Авидосе 13 апреля 988 года. Так как русский корпус участвовал в этой битве, очевидно, договор Владимира с Византией относится к 987 году, а крещение, бывшее условием обещанной женитьбы на царевне Анне, — к тому же 987-му или к началу следующего, 988 года. Крестился русский князь, видимо, в Киеве.

Добиваясь окончательного выполнения условий договора — то есть получения в жены византийской царевны, Владимир осадил город Херсонес в Крыму, на территории современного Севастополя (в русских источниках город именуется Корсунем). Город пал, вероятно, весной—летом 989 года, после чего императоры были вынуждены отправить к русскому князю царевну Анну. В Корсуне совершилось венчание Владимира и Анны. По возвращении Владимира в Киев в том же 989 году были крещены киевляне. Хотя так называемое первое крещение Руси произошло, возможно, еще в 860-х годах[37] и в дружинах киевских князей X века было немало христиан (об этом свидетельствует договор Владимирова деда князя Игоря с Византией 944 года, сохраненный «Повестью временных лет»), хотя христианкой стала бабка Владимира княгиня Ольга, по-настоящему новая вера утвердилась здесь только после крещения страны при Владимире.