Читать книгу "Нормандская лазурь - Наталия Полянская"

– Поздравляю.

– И как выйти из экономического кризиса!

– Пусть выходит и не мешает мне спать, – простонал Никита. – Который час?

– Половина шестого, – сообщил Женька с энтузиазмом и уронил свою ношу на пустую Ольгину кровать. – По московскому времени давно пора на работу.

– Мы в отпуске, – сказал Малиновский, – и нам не надо на работу. Оль, поройся у меня в сумке, там пулемет припрятан. Покараю расстрелом.

Но Ольга знала, что он уже проснулся, и проворно выбралась из-под одеяла.

– Женя, а ты спать не хочешь?

– Я хочу кофе. Много, много кофе. Линн уже встала и обещала нам его сделать.

– Кто такая Линн?

– Жена хозяина гостиницы, Андре.

– Боже, как мило. Ты с ними познакомился?

– Ну, я же всю ночь внизу сидел, они, перед тем как спать идти, спросили, не нужно ли мне чего.

– Ладно, – сказала Ольга, зевая, – все по очереди в душ, а потом – кофе и секреты Пентагона.

Линн, улыбчивая и добродушная хозяйка, которая была главной на кухне и большинство блюд готовила сама, поставила на накрытый свежей скатертью стол здоровенный кофейник, из носика которого вкусно струился пар. Ольга запустила руку в корзинку с булочками, сделала глоток огненного кофе и почувствовала, что просыпается. Блины на тарелке – еще одно популярное блюдо – казались золотистыми кусочками солнца. За открытым окном пели птицы, и, кроме их голосов, ничто не нарушало сельского спокойствия. Удивительно неспешная нация эти французы, а казалось бы...

Мужчины, оба с еще не высохшими после душа волосами, выглядели бодро: Никита – потому что выспался, а Женька – потому что его распирало радостное возбуждение и желание поскорее поделиться открытиями. Подождав, пока Линн насыплет в громадную миску Диабло сухой корм и уйдет на кухню, Малиновский заговорил:

– Ну, что у тебя там за секреты Пентагона?

– Пентагон ни при чем. Это лучше. – Женька открыл ноутбук, сдвинул его на край стола и положил перед собою пачку бумаг из чемоданчика. – Вчера вечером я сел это переводить. И сначала не понимал, в чем дело. Здесь несколько папок, которые тщательно пронумерованы, а потому я взялся за них по порядку. И первым шло письмо... вернее, копия письма, так как оригиналов, насколько я понимаю, здесь вообще нет.

– Жень, на фига нам чья-то частная переписка? – спросил Никита. – Ты имя владельца установил?

– Не совсем. – Ильясов не дал сбить себя с толку и продолжил говорить все с теми же интонациями профессионального следователя: – Письмо предназначается племяннику некоего господина Левассёра...

– Ну имя-то там есть? Если есть, то можно сдавать копам.

– Никит, – одернула его Ольга, – дай Женьке договорить.

– Имени нет. Давайте я вам это просто зачитаю. Учтите, что перевод не совсем дословный, и стиль мне не везде удалось передать, ну да ладно.

– Читай уже, – проворчал Никита.

Женька пододвинул к себе ноутбук, щелкнул, открывая нужный файл, и начал читать:

– «Дорогой племянник!

Много времени прошло с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз. К сожалению, разногласия между твоей матерью и мной не предоставили возможности встречаться чаще. Однако сейчас все изменилось. Скоро меня не станет, а перед смертью я хотел бы поделиться с тобой одной историей, которую ты можешь счесть любопытной.

Вообще-то подобные сказки рассказывают на ночь детям, и я не уверен, что ты воспримешь все всерьез, так как и сам я никогда этого всерьез не воспринимал. Всегда находились дела поважнее. Однако теперь, когда смерть маячит рядом, мне все видится по-другому. Может, и тебе это покажется не столько забавным, сколько практичным.

Ты помнишь, что во время войны мы с твоей мамой вместе с нашими родителями находились на оккупированной территории. Мне тогда едва исполнилось двенадцать, твоей маме – семь; наш отец, твой дедушка, был инвалидом, а потому не мог уйти на фронт. Сначала мы опасались, что немцы выжгут нашу деревню дотла, или расстреляют мужчин, или устроят еще что-нибудь в своей военной манере. Ты ведь знаешь, что такие случаи происходили сплошь и рядом. Но нам повезло. Немецкий офицер, старший в нашей деревне, оказался человеком довольно мирным, и его подчиненные подобрались ему под стать. Конечно, немецкие солдаты жили в наших домах, мы боялись сказать слово поперек и ходили на цыпочках, но это и в сравнение не шло с теми зверствами, о которых ты можешь прочесть в любой исторической книге о том периоде.

В нашем доме квартировали двое; их звали Ханс Нойманн и Ландольф Шефер. Нойманн, ленивый упитанный коротышка, был довольно жесток и не упускал случая дать пинка или затрещину мне или моей сестре, а вот Шефер относился к нам спокойно. Ему было, наверное, лет двадцать пять, он происходил из хорошей семьи, как мы поняли, потому что он немного говорил по-французски. Обычно немцам хватало нескольких слов, ударов и очереди из автомата, чтобы объяснить, что им нужно, однако Шефер такими методами не пользовался. Иногда он даже подкармливал нас с сестрой из своего пайка и говорил, что в Германии у него осталось двое племянников, и старший из них совсем как я...»

– Это очень интересное частное письмо, – прервал чтение Никита, – и в музеях его бы положили на витрину, но нам-то оно зачем?

– Слушайте дальше. «Словом, в оккупации нам жилось совсем неплохо. Потом случился знаменитый прорыв Западного фронта, День Д, как говорили союзники, – день, когда они высадились и оттеснили немцев от берега. Это было страшное время. Союзники сильно бомбили, мы видели, как на горизонте поднимается зарево – это горели Кан и Руан. Самолеты летели один за другим, бомбы и парашютисты сыпались из них, как горох из прохудившегося мешка. Немецкие части были брошены на борьбу с союзниками, пытаясь удержать берег. Но это не удалось, и союзная армия продвинулась вглубь. Помню, как впервые увидел американских солдат: они шли по нашей улице, здоровенные, белозубые, грязные, как черти, улыбались и громко хохотали. С тех пор американцы не сильно изменились, верно? Они всегда такими были. Только сейчас, конечно, не такие грязные... Прости своего дядю за эту глупую шутку!

Большую часть немецких частей, находившихся в Нормандии близко к берегу, уничтожили, многие попали в плен. Неподалеку от нашего дома расположился полевой госпиталь для военнопленных, и хотя немцев ненавидели, закон есть закон. Если человек сдался и если человек ранен, то его следует лечить. Моя мать до войны работала при местной больнице, и ее позвали в госпиталь помочь. Пару раз я пришел туда, за колючую проволоку, к рядам матрасов, разложенных прямо на земле, и большим палаткам, и увидел там Ландольфа Шефера. Он сильно пострадал при взрыве бомбы и находился в тяжелом состоянии. Врачи не давали за его жизнь и ломаного гроша. Он медленно умирал, лежа в углу палатки, всеми забытый. Я вспомнил, как он трепал меня по голове, как был добр к нам с сестрой и не кричал на моих родителей, и принес ему кружку воды. Шефер был в сознании. Он выпил воду и посмотрел на меня.