Читать книгу "Балтийский эскорт - Николай Черкашин"

Мичман Павлинов".

Но вернемся к рассказу мичмана Крыжановского, который попал в еще более худшую переделку.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: Когда мы с Саковичем спустились в кают-компанию за Мазуровым, там было темно. Мы ползком пробирались к дивану, где хрипел Мазуров. По пути наткнулись на убитого Тильмана, стоявшего часовым у ванной каюты. Под световым люком лежал навзничь доктор Соколовский. Он, видимо, подходил к дивану, чтобы помочь раненому старшему офицеру, и был убит через световой люк. Белый китель доктора был хорошо виден в темноте. Наши белые кители сыграли трагическую роль в эту ночь: их было прекрасно видно и ночью. Вынести живым дородного Мазурова на баркас было невероятно трудно. Но выносить его нам не пришлось. Баркас отвалил. Мы с трудом перенесли Георгия Николаевича в его каюту на кровать и стали перевязывать полосами из простыни. Свет зажегся. Но кают-компанию продолжали обстреливать. Пули дырявили и дверь старшего офицера. На старом "Азове" двери почти всех кают выходили в кают-компанию.

Каюта старшего офицера, где мы находились, была освещена и открыта. Вдруг к нам сразу вошла группа вооруженных матросов во главе с минером Осадчим и потребовала сдать оружие. Мы с Саковичем отдали наши наганы.

- Мы вас не будем обыскивать. Но если у вас окажется оружие, вы будете застрелены на месте!

Осадчий, член комитета, сообщил нам, что народ взял власть в свои руки и мы пойдем на соединение с другими революционными кораблями. Везде восстания и революция!

Нас заперли и приставили часового. Однако один револьвер мы спрятали под матрас. До вторжения мятежников в каюту, когда мы перевязывали Мазурова, он на время пришел в сознание и сказал:

- Слушайте, мичмана! Скоро вас обыщут и отберут оружие. Спрячьте под матрас один револьвер. Если вас потребуют к управлению кораблем, вы должны будете застрелиться. Обещайте мне это!

Мы обещали. Ночью одно время Мазурову стало худо. Но духом он не падал. Пошучивал:

- Дайте-ка мне зеркало. Хочу посмотреть. Говорят, перед смертью нос заостряется.

От такой шутки у меня защемило сердце. Мы все знаем, что у Георгия Николаевича четверо детей. Они сиротели на наших глазах…

Сакович по телефону просил Комитет прислать фельдшера и священника. Обоих прислали. Легко раненный в руку иеромонах был, однако, так напуган, что лепетал вздор, путал молитвы.

Утром сыграли побудку. Завтрак. Время от времени кто-то по телефону сообщал нам в каюту новости о происходящем на корабле:

- На баке митинг… Товарищи Коптюк и Лобадин держали речь… Назначено следствие над оставшимися офицерами, будут их судить!

Минным крейсерам и миноносцам поднимали сигналы, требовали их присоединения. Однако минные суда уклонились, приткнулись к берегу, а команды с офицерами ушли в лес. По ним стреляли из 6-дюймовых орудий, но безрезультатно. Было вообще много шума и беготни. Горнисты играли то "тревогу", то "две дробь-тревогу", как на учении. Потом вызвали "всех наверх, с якоря сниматься".

В это время нашу каюту отперли. Пришел вооруженный наряд под начальством членов комитета, которые заявили нам, что нас требуют наверх.

Мы поняли, что нас поведут на казнь, и попрощались с Мазуровым, поцеловали его. Он, очень слабый телом. но как всегда твердый духом, прошептал нам:

- Ничего! Бодритесь, мичмана!

Под конвоем нас с Саковичем повели через жилую и батарейную палубы на шканцы. По дороге у выходного наверх трапа мы сошлись с другим конвоем, который вел двух арестованных "петухов", чиновников-содержателей имущества артиллерийского отряда. Завидя нас, один "петух" по имени Курашев плаксивым голосом говорил своим конвойным:

- Я понимаю, что вы против них (показывая на нас), но нас-то за что же убивать?

Этот человек, конечно, не предполагал встретиться с нами на этом свете. Потом ему было не очень ловко…

На шканцах толпились матросы. Когда нас вывели, то послышались голоса:

- Зачем их трогать! Довольно крови!…

Из голосов я узнал один - квартирмейстера моей роты…

Произошло некоторое замешательство. Нас повернули и отвели обратно в каюту. При этом нам было заявлено, что Лобадин сказал: «Хорошо, пусть они останутся! Меньше крови - лучше для России!"

Из следственной комиссии по телефону нам передали, что нас доставят в тюрьму в Гельсингфорсе, где мы предстанем перед революционным судом. Позднее нам было неофициально сообщено, что до этого решения Комитет предлагал меня - расстрелять, а Саковича - утопить.

В это время "организация" на корабле была такова: командовал Лобадин, должность старшего офицера исполнял Колодин. Все члены комитета были переодеты "во все черное", то есть были одеты в синие фланелевые рубахи и черные брюки, тогда как остальная команда была в рабочем платье. После съемки с якоря на мостике стояли Лобадин, Колодин и "вольный» Коптюк, все одетые в офицерские тужурки.

По некоторым "келейным" сведениям мы узнали, что большинство команды революционерам не сочувствуют, считают, что произведенный бунт есть страшное преступление и убийство… Многие, при случае, постараются противодействовать мятежникам. Не зря при обстрелах минных судов из орудий "азовские" снаряды цели не достигали. Были случаи "заклинивания" орудий.

Главари чувствовали эту затаенную ненависть и готовность противодействия. Комитет держал власть страхом, террором, беспощадными действиями.

В 11 часов один из вестовых принес нам матросский! Войдя в каюту и, увидя нас, он всхлипнул и тихо сказал:

- Что сделали, что сделали…

Это подслушал часовой, и вестовому попало, хотели его убить, но не решились.

Выйдя в море, крейсер пошел по направлению к Ревелю. В море встретили миноносец "Летучий" под командой лейтенанта Николая Вельцина. Миноносцу подняли сигнал "присоединиться". Причем красный флаг спустили, а подняли снова Андреевский. Ничего не подозревая, миноносец приблизился, но когда там поняли положение, то "Летучий" повернул и стал уходить полным ходом. По нему открыли огонь из орудий, к счастью, безрезультатно.

Подходя к Ревелю, встретили финский пассажирский пароход, идущий из Гельсингфорса. Заставили его остановиться, спустили и послали шестерку, потребовали капитана. Приехал финн и на расспросы ответил, что действительно в Свеаборге - крепости Гельсингфорса - было восстание гарнизона, были беспорядки и на кораблях. Но теперь все подавлено, так как броненосцы обстреливали крепость из 12-дюймовых орудий. Финна отпустили. Комитет был сильно обескуражен. Значит, революция в Гельсингфорсе не удалась. Что делать дальше?

Коптюк уверял, что в Ревеле на корабль прибудет "важный революционер" или "член Государственной думы", который и даст все указания.

Приближаясь с оста к Ревельской бухте, крейсер держался близко к берегу. На мостике красовалось "начальство": "командир" Лобадин, "старший офицер" Колодин и "мичман" Коптюк. Поставили также рулевого кондуктора, но штурманской помощи он оказать в море не мог по незнанию кораблевождения. К тому же был сильно испуган. Находился на мостике и ученик лоцмана, финн, почти мальчик, плававший для изучения русского языка. Флегматично стоял этот чужестранец за спиной рулевого и, казалось, ничто его не трогает, не смущает. Уже вблизи знака, ограждающего большую отмель и гряду подводных камней, возле острова Вульф, лоцманский ученик как-то флегматично сказал, как будто ни к кому не обращаясь: