Читать книгу "На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецлужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - Вальтер Кривицкий"

Процесс устранения, или ликвидации, идет по отлично разработанной схеме. Первый шаг – убрать этого человека с поста в его собственной стране. Вызванный приказом в Москву, он должен будет выбирать между повиновением и немедленным исключением из рядов. Он не может отказаться и остаться при этом членом коммунистической партии. Но если он занимает достаточно высокое положение, то, возможно, его превратят в мальчика на побегушках у Советов. Его вызовут в штаб-квартиру Коминтерна и проинформируют, что его выбрали для выполнения важного задания в Китае, на Ближнем Востоке или в Латинской Америке. Это и будет началом конца его карьеры. Отлученный от своей собственной партии, получив поручение делать то, что он практически не знает, он потом вернется в Москву, чтобы предстать перед очень строгим руководителем из Коминтерна.

– Ну что, товарищ, – скажет его начальник, – каких результатов ты добился, просидев шесть месяцев в Бразилии и потратив пять тысяч долларов?

Объяснения и извинения в этом случае не принимаются. Всем понятный и знакомый аргумент, исходящий из очевидного факта, что рабочий класс Бразилии еще не достиг надлежащего уровня политического сознания, чтобы воспринять коммунистическое учение, пропустят мимо ушей. Это все будет доведено до сведения его товарищей в родной стране; и, если они еще не совсем позабыли о нем, они увидят его в новом свете. Коминтерн послал его в Бразилию, а он не выполнил задание.

Следующий шаг логически вытекает из всего произошедшего. Он получит работу в одном из тысяч советских учреждений. Станет рядовым работником на службе советского правительства, а его политическая карьера закончится. В этот момент, если у него есть хоть какая-то твердость характера, ему стоит выехать из Советского Союза и вернуться в свою страну, оборвав все связи с Советской Россией и Коминтерном. Но сделать это редко кому удается.

В одной из самых трагических ситуаций такого рода оказался мой друг Станислав Губерман, брат известного во всем мире скрипача. Губерман, которого в наших кругах называли Стах Губер, во время мировой войны участвовал в польском революционном движении. Вместе с Мюнценбергом он был одним из основателей Коммунистического союза молодежи. Он отлично работал в подпольной коммунистический партии и вскоре вошел в ее руководство. Там, в Польше, он не раз приговаривался к тюремному заключению, его часто жестоко избивали полицейские.

Когда Коминтерн решил сделать перестановки в Центральном комитете польской партии, Губера вызвали в Москву. Вскоре его перевели в только что созданное бюро, связанное с железной дорогой. Губер совершенно не представлял специфику работы в такой сфере. Тщетно он просил руководство вернуть его обратно в Польшу, где бы он снова мог работать на партию. Его перебрасывали из одного бюро в другое, давая возможность прочувствовать на собственной шкуре все подводные камни и все нюансы советской бюрократии, но уехать домой к польским товарищам так и не позволили.

Когда в Доме Советов праздновали пятнадцатую годовщину образования Коммунистического союза молодежи, он все еще находился в Москве и работал каким-то секретарем в советском учреждении. Новые видные деятели советского режима находились в президиуме, блистая величием и своей значимостью. Перед ними произносились волнующие речи, в которых подчеркивалась роль комсомола в Советской России и в мире. Где-то в зале, на задних рядах, сидел Стах Губер, один из основателей Коммунистического молодежного союза. Затем, бесцельно бродя по зданию, он натолкнулся на старого товарища, который тоже потерял все привилегии. Они оба были очень рады этой неожиданной встрече, и старый друг пригласил Губера к себе. Всю ночь они провели за бутылочкой, предаваясь светлым воспоминаниям и рассказывая друг другу анекдоты. Через несколько дней Стаха Губера вызвали в контрольную комиссию Коминтерна:

– Вы были дома у товарища N ночью в прошлую среду?

Губер признал «обвинение». Его сразу же исключили из партии, а значит, теперь он не мог устроиться ни на какую работу. Ему велели немедленно выехать из квартиры и оставили его таким образом без крыши над головой. Он пришел жить ко мне.

В те дни я был практически уверен, что Стах совершит самоубийство. Но ему помог Мануильский – один из руководителей Коминтерна. Контрольную комиссию убедили пересмотреть решение. Губера восстановили в членах партии с занесением в учетную карточку выговора – «строгого и последнего предупреждения». Ему дали работу в железнодорожном депо города Великие Луки. Губер понимал, каким ненадежным было его положение, и работал с огромным рвением, надеясь, что в конечном итоге из его личного дела удалят эту «черную метку».

Он трудился столь успешно, что в 1936 году был награжден авиапутешествием из Великих Лук в Москву на ноябрьское празднование очередной годовщины большевистской революции. Самолет разбился, и Стах Губер погиб. Несколько месяцев спустя один его друг сказал мне:

– Стаху повезло, что он погиб в авиакатастрофе!

И это действительно была удача. Там, в провинции, в Великих Луках, местный партийный руководитель наградил его за хорошую работу, но для ОГПУ он был просто старый большевик, которого исключили из партии и потом восстановили, что называется, под честное слово, то есть с испытательным сроком. Когда же чистка рядов достигла своего апогея, ОГПУ бросилось на поиски Стаха Губера.

Конец не всегда был столь трагичен. Когда Томан, руководитель Коммунистической партии Австрии, был назначен воспитателем в общежитии моряков в Ленинграде, он договорился, чтобы ему прислали из Вены телеграмму, будто его мать при смерти. На этот раз Москву одурачили. Вернувшись в Вену, Томан тут же объявил о своем разрыве с Коминтерном.

Группа зарубежных коммунистов, проживающих в Москве, главным образом в гостинице «Люкс», в качестве постоянных представителей своих партий, всегда вела образ жизни, который совершенно отличался от образа жизни простых советских людей.

Конечно, коммунистические партии не посылали руководителей первого уровня на постоянное место жительства в Москву. Люди вроде Браудера, Политта и Тореса приезжали, только лишь когда их вызывали на важные конференции и съезды. Но каждая партия имела своих постоянных консулов в Москве, которые отличались от регулярного дипломатического корпуса тем, что их зарплаты выплачивались вовсе не теми, кто отправил их сюда. Они не вызывали уважения ни у членов большевистского Бюро, ни у самого Сталина; тем не менее они ведут (или до недавнего времени вели) в Москве блистательную светскую жизнь.

Во время голода, который сопровождал насильственную коллективизацию в 1932–1933 годах, когда средний советский трудящийся должен был как-то выживать на хлебе и вяленой рыбе, специально для этих иностранцев были созданы кооперативы, где они могли закупать продукты по умеренным ценам – продукты, которые тогда вообще нигде нельзя было купить за деньги. Гостиница «Люкс» стала символом социальной несправедливости, и обычный москвич, если его спрашивали, кто живет в Москве с комфортом, неизменно отвечал: «Дипломатический корпус и иностранцы в гостинице «Люкс».

Горстке российских писателей, актеров и актрис, которые иногда пересекались с людьми из Коминтерна, приходилось вылизывать тарелки за иностранной аристократией. Русские приходили к ним и просили пустяковые, но очень нужные вещи: лезвия для бритв, иголки, помаду, шариковые ручки или немного кофе.