Читать книгу "Английская лаванда - Анна Ефименко"

– Вот глядите, сэр, наши богатства. – Юноша вел К. по участку. – Скажите господину огороднику, пусть покажет вам оранжереи! Там все цветет, красиво так, что аж смотреть больно… На следующий год устроим часы на клумбе – цветы будут поочередно открываться, строго в определенное время суток, представляете, сэр? А из вечнозеленых кустарников сделаем узловой узор, он…

Его школьный друг стоял на крыльце, смертельно уставший.

– Натаниэль.

– Клайв, – удостоверился садовник в реальности происходящего и открыл входную дверь. – Прошу тебя, помоги немного прибраться в доме. Понимаю, ты с дороги, но самому мне не справиться. Я рассчитал всех, кроме Алека, так что своими силами… Не задень ведра с саженцами. Проходи же в дом… Алек! – крикнул он. – Возьми чемоданы мистера Эрншо! Так, давай сюда их!

* * *

Двое изымали энциклопедии лекарственных трав из ящиков для рассады. Среди справочной литературы затесался томик Шелли и «Мой ответ – нет» Коллинза. Какое кощунство, морщился К., хранить так книги. Оттопыривал мизинец, старался не брать всей пятерней повлажневшие переплеты. Косолапый помощник, он же управляющий, он же гражданский денщик, сооружал на кухне сытный дымящийся обед. По сути, Алек оставался главным функционирующим лицом в усадьбе, пока Натаниэль упоенно нырял в роль сельского мужлана. Про речь для выступления никто даже не поинтересовался. Клайву не хотелось напрашиваться, но бессмысленность приезда и наведение порядка в чужих покоях удручали его.

– Что там с деревьями, застопорилось дело?

Гардинер развязал галстук, последний бастион деланного приличия, и швырнул его на кресло.

– Ты слышал, кто тут был по направлению властей?

– Мередит. – К. помрачнел. – Говорят, он пропал без вести при разливе реки…

Снаружи высоко поднявшееся солнце уже навзрыд оплакивало белокурого рыцаря. Оно гнало прочь набухшие водой тучи и тянуло к себе аккуратные макушечки цветов, окруживших могилу Персиваля, короля Артура, уже плывущего в ладье на остров Аваллон, во владычество вечной молодости, под сень золотых яблонь.

– Мередит мертв, – перебил Гардинер. – Он умер, и я закопал его в саду прошлой ночью.

– Бедный Перси, – только и смог ответить Клайв.

Твой друг никогда не вернется к тебе. О да, о да, он помнил, о чем писал, и еще тысячу мелочей. Как Мередит отражался в зеркале, когда брился, как размешивал сахар в чае, как тасовал карты с акробатками или ерошил ему волосы, как он смотрелся несчастным во сне, и его размашистую походку, и то, что был конопат, темноглаз и высок, и его съемные воротнички. У кельтского креста, старомодного надгробия дедушки, он обнял меня и дал затянуться его сигаретой, и дым таял белым, белым.

Он мне обещал превыше всего. Превыше всего, что рано или поздно, когда-нибудь, он убьет Эрншо, если тот не заткнется. Так пусть придет! Пусть зол будет на меня, как я на него, кидая варварские намыленные костяшки о крепкие колонны, и пусть придет и поднимет меня одной рукой за шею в воздух, как тогда, и ботинки мои будут трепыхаться над мраморным полом, и глаза мои ослепнут до белого, белого, и я вновь увижу белоснежные отвесные скалы, меловые утесы Пайнс.

Молниеносная, душераздирающая догадка озарила Клайва, и он готов был молиться всем богам, только бы она не подтвердилась:

– Ты не…?

– Нет, – ответил садовник. – Хотя соблазн был велик.

Натан говорит правду, успокоил себя К., неимоверным усилием воли воздерживаясь от расспросов.

– Ты точно не…

– Он сам. Я только закопал, – сухо, протокольно отчеканил садовник.

Писателя покоробила его флегматичность.

«Разве можно быть таким черствым?»

– Не думаешь вернуться в Элм-холл? – как ни в чем не бывало спросил Гардинер.

«Остаться здесь, остаться со мной, писать свои книжонки, разговаривать обо всем на свете, любоваться окрестностями, воспевать местную флору, в которой достоинства и красоты не меньше, чем в сокровищах Лувра или Британского музея? Организовать собственное братство прерафаэлитов, очарованных Средневековьем в этот ужасный век?»

Растерянный аквамариновый взгляд друга, еще не пришедшего в себя после, пожалуй, самой драматической перипетии последних лет, охладил его пыл:

– Жена не одобрит.

Волглое и душное помещение угнетало. Под справочниками лекарственных растений Клайв нашел пять экземпляров «Мистера Ренегата» и два – «Смерти Аякса», тоже размякших до состояния жеваной бумаги.

– Тебе настолько нравится? – смутился он.

– Да. Хотя ты злоупотребляешь прилагательными, – шпилька не смягчила атмосферу, напряжение росло. – Мы могли бы выбираться на охоту здесь.

– Я никудышный охотник, Натан. Мое мнение, знаешь ли… В убийстве нет добродетели, тем паче в убийстве ради забавы. Как нет благочестия в низменной материи, назови ее природой, иерархией, инстинктом или чем угодно. Пусть твои чудесные кустарники начинаются в грязной земле и обращаются ввысь. Мое же… всё вырастает из духовного порыва, отсюда. – Он указал на свой широкий лоб. – Но никогда из тела. А ваши развлечения и… ваши желания…

Жди, жди у Королевских ворот, но твой друг никогда не вернется к тебе. Король умер, да здравствует король-садовник. У тебя есть новый, он же хорошо забытый старый друг – с таким точно не страшно, а подчас и захватывающе заплутать ночью в дремучем лесу.

– Погляди, какой нравственный! Заливаешь так, что заслушаться можно… Ну у тебя всегда были к этому способности. Слова, слова… В этом я равного тебе не знаю. – Гардинер положил узловатую ладонь на плечо в твидовом пиджаке.

– Не смей надо мной издеваться! – К. выдернулся раздражительно, нервно, уже наготове в мгновение ока застелить румянец возмущением.

Неужели так фатально опускался занавес? Больше никто не рыкнет у льва на барельефе. И никто больше не сорвет прозрачный одуванчик, не сдунет белые пушинки, прах лета, ему на голову и не заорет: «Седой! Ты теперь седой кретин!» – а ведь с такими надеждами Клайву следовало расстаться еще на заре студенчества.

– Наша молодость сгнила.

– Брось. Я думаю, нужно просто выпить чаю. Покажу тебе эспланаду, как подсохнет. Алек! Завари нам…

Алек священнодействовал над плитой. Его не было видно, лишь слышался посудный звон, необычайно домашний. Остромордый пес с рыжей спинкой по кличке Султан обнюхивал незнакомца в эфирных парах хлородина. От Гардинера привычно пахло сырым камышом.

Стены, изрезанные вертикальными подтеками воды, держали на гвоздях ботанические рисунки из исчезнувшей в вихре времен классной комнаты. В гостиной находилось двое.

Им было по двадцать восемь. За окном привольно лазурился июнь. И шумели викторианские грозы над раскидистыми древними дубами, рождалась дионисийская трагедия из духа музыки, великий бог Пан спускался из долин Аркадии на Терновую тропу.