Читать книгу "Дело Логинова - Дмитрий Яровой"

Не прошло и трех лет, как мы с Ильей защитили кандидатские. Инна к тому моменту превратилась из любимой девушки в законную жену и работала с ним вместе в «Грифон-сервисе» – она оказалась отличным бухгалтером.

Но нет бочки меда без ложки дегтя – Настя, общение с которой для меня после разговора в парке Шевченко свелось к «привет-пока», тоже получила место на кафедре государственного управления. Она, конечно, была умнее меня, потому что вела семинары по матмоделированию и теории принятия решений – это не болтология, там думать и знать надо…

Она не злилась на меня. Когда я узнал, что будем работать вместе, я позвал ее на чай в преподскую столовую и сказал, что мы должны попробовать вернуть все на прежние круги.

– Ну… а ты не будешь выкидывать таких фокусов? – спросила Настя, делая вид, что сомневается – но я уже умел читать ее глаза.

И продемонстрировал ей свой безымянный палец с клеймом Смагиных.

– Ладно. Я тебе верю, – улыбнулась она. – Мир?

На Настином безымянном пальце сверкал аналогичный символ – только не я надевал его ей на палец… Мы скрепили договор пожатием мизинцев. Я не мог без общения с ней, да и ей было нелегко.

И у нас получилось[18].

Вот так мы и жили-работали в то тихое безветренное время. Смагин спокойно вел проректорские дела, по капельке пережимая у Деда контроль над процессами. Это вызывало вполне понятное, но молчаливое недовольство других претендентов, но мой тесть знал толк в подковерной борьбе и, играя на противоречиях своих недругов, становился все более и более влиятельным лидером – иногда казалось, что даже более влиятельным, чем сам Дед.

Долинский забросил свои прочие дела, и его фирма фактически слилась воедино с «Грифон-сервисом», полностью переключившись на обслуживание бизнеса Смагина, которым руководили Виноградовы. Офис находился в полукруглом здании на углу Артема и Тургеневской, там в основном хозяйничала Инна. Илюха чаще «хозяйничал» за столиком на кафедре финменеджмента – у ассистента достаточно большая нагрузка.

Час от часу, когда конторе нужна была правовая поддержка, наш «луноход» Леша тихо шуршал мозгами в своем рабочем кабинете на Трехсвятительской, и вентилятор шуршал в одном темпе с его извилинами.

А я почти не принимал участия в бизнесе. Когда Смагин понял, что в финансовых вопросах от меня толку, как от гаишника в космосе, доверил мне помогать ему в институтских делах, которые подпадали под неписаную сферу влияния первого проректора. Сюда входили и поступление, и правильное распределение нагрузки, и организованное репетиторство. Не могу сказать, что я этого не любил или не умел – комсомольский опыт помогал. Тем более, эти дела приносили доход, приятное дополнение к зарплате.

Мне приходилось пересекаться с разными функционерами этого беспрерывного процесса – деканами, завкафедрами, методистами. Достаточно тяжело было подстраиваться под каждого, договариваться с ними, нервничать по любому поводу. А когда вдруг тревожные звонки моих клиентов-студентов прерывали благодатный дневной сон, приходилось названивать, передоговариваться, настаивать, упрашивать… Неудивительно, что в таких условиях алкоголь помогал мне расслабиться и почувствовать себя легче.

Но главной моей работой было делать хорошо Танечке, которая, разумеется, нигде никогда не работала. Не хочу рассказывать подробно, но я… в принципе… справлялся с этим… Все-таки, ведь это благодаря статусу зятя Смагина я получил место на кафедре, где в свое удовольствие проводил пары и писал наукообразные монографии и статьи. В отличие от Ильи мне не приходилось разрываться между двумя работами, и при этом мое финансовое положение не страдало – мы с Таней получали регулярные щедрые подачки пожертвования от Смагина.

Одним из таких пожертвований была отданная мне старая машина, о которой я уже упоминал. Я не люблю водить, но какое-то время приходилось. А потом – потом эта машина стала поводом для знакомства с одним важным участником нашей команды, Вадимом Васильевичем.

Вадим Васильевич – очень хороший водитель, которого я встретил в первый год своей работы на должности доцента на Берковцах, когда в выходной день возвращался с похорон одного нашего институтского корифея (я был там без машины), и решил заехать к Леше домой и перекинуть с ним стаканчик холодной водки.

Я собирался было остановить такси на дороге, но мое внимание почему-то привлек старенький оливковый «Фольксваген», дежуривший у выхода с кладбища, и я решил узнать цену. Показалось на мгновение, что я где-то его уже видел…

– Пятьдесят до Соломенского рынка.

– Присаживайтесь, поехали, – неожиданно согласился таксист.

Я сделал порыв к заднему сиденью, но правая задняя ручка не сработала, и я приземлился рядом с водителем[19].

– Вы, я вижу, с траурного мероприятия? – участливо поинтересовался догадливый таксист, кивнув на темный не по погоде пиджак. – Соболезную. Кто-то из близких?

Я откинул спинку кресла и со смешанным оттенком лени и усталости ответил:

– Относительно близкий. Коллега. Сгорел на работе. Не очень старый, просто не выдержал. Напряженная обстановка. Нервы.

– А вы, простите, где работаете, если не секрет?

Я повернулся, чтобы разглядеть своего извозчика, и за полторы секунды оценил все, что хотел увидеть.

Что ж, этот парень из тех, про кого говорят «человека без возраста»: ему смело может быть как тридцать, так и пятьдесят. Волосы не седые, а какие-то серые, торчат коротким ежиком. Глаза желтоватые, болезненные, но на лице ни единого пигментного пятна, ни единой морщины, напротив, здоровый румянец. Малиновая футболка с Че Геварой. Пахнет качественным приятным одеколоном, но не роскошным, разумеется. Руки накачанные. Часы с кожаным ремешком, крупные, немодные. Серебряное обручальное кольцо, рядом, на среднем пальце, еще одно – скорее всего, «Спаси и сохрани». Машину ведет расслабленно, едет быстро, но не лихачит.

– Я работаю в Институте.

– Вы преподаете? – уточнил водитель.

Нет, апельсиновый фреш давлю в столовой! Там я и заработал на костюм от Роберто Кавалли.

Я просто кивнул и улыбнулся.

– Вам нравится? Я и сам когда-то отношение к вузу имел, пять лет был деканом по иностранцам в медуниверситете. Не думал, что сейчас молодые люди идут в науку. Вам, простите, сколько лет? Тридцать?

Это был отличный намек на то, что пора бы мне бросить пить.

– Мне двадцать семь.

– А, ну для мужчины это не оскорбление! – расхохотался разговорчивый таксист. – Тридцать, сорок, двадцать семь… Я и сейчас чувствую себя на девятнадцать! А по виду мне, как, сколько?