Читать книгу "Три четверти - Анна Красильщик"

— Заткнись, — тихо сказала я, но он услышал.

— Че ты сказала?

— Ничего.

— Я все слышал. Ты не жилец.

На следующий день первым уроком была история. Нам задали выучить любое стихотворение на историческую тему, чтобы потом обсудить, как история влияет на литературу. Все воскресенье мы с мамой повторяли «Жил на свете рыцарь бедный» Пушкина, потому что оно о Крестовых походах.

Моча был в хорошем настроении. Заходя в класс, он напевал какую-то песенку. Овца прочитал «Песнь о вещем Олеге». Воробей — «Бородино». Тут Моча спросил меня. Я немного волновалась, и у меня вспотели руки.

— Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и про…

— Проститутка.

Сначала я не поняла, что произошло, но пол как-то странно поплыл у меня под ногами.

— Сынок, помолчи, пожалуйста, — промямлил Моча. — Так, продолжай.

— Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и про…

— Про-сти-тут-ка, — по слогам повторил Кит. — Килька — проститутка.

Всем потомникам дает, У всех потомников берет.

Пока я думала, что он имеет в виду, кто-то бросил в меня комок жвачки.

Моча занервничал, в уголках рта у него, как обычно, выступила белая пена.

— Мальчики, вы срываете урок, — сказал он и откашлялся.

— А чем мы мешаем-то? Я вообще молчал и стихотворение выучил, — сказал Овца.

— Ну Хорошо, не надо хулиганить больше. Продолжай, мы слушаем, — попросил меня Моча.

— Жил на свете, — снова начала я, но в горле застрял гадкий комок, который мешал глотать и говорить.

— На том свете, — передразнил меня Кит.

Комок становился все больше и пытался выскочить наружу. По щекам потекли слезы и закапали на парту. Почему-то мне было ужасно жалко маму, хотя она-то никогда не узнает, что случилось. И одновременно я злилась на нее: может, если бы она не заставила меня выучить именно это стихотворение, ничего такого бы не произошло.

Домой из школы я шла одна. Я посчитала все шаги до метро. Я не наступила ни на одну из полосок между плитами на станциях и в переходе. Я засекла на всех станциях. Я молилась богу, не знаю какому: «Господи, сделай так, чтобы они меня простили. Господи, сделай так, чтобы я снова была нормальная».

Дома мама спросила:

— Ну как?

— Что — как?

— Как ты рассказала «Жил на свете рыцарь бедный»? Что же еще?

— Нормально.

— У тебя на все один ответ. Что значит «нормально»? Не сбилась?

— Почему я должна была сбиться? — крикнула я. — Вечно ты думаешь, что у меня ничего не получится!

— Что с тобой? — недоуменно спросила мама, но вместо ответа я убежала в комнату и хлопнула дверью.

Настроение у меня стало еще хуже, и весь вечер я старалась прогнать его, слушая «Битлз». Первый дедушка когда-то подарил мне книжку про Джона Леннона, и я прочитала, что у него тоже было трудное детство. Конечно, не такое, как у меня, но все-таки…

* * *

Так прошел январь и начался февраль. Однажды по дороге в школу меня кто-то окликнул. Я обернулась и увидела Воробья, которая бежала за мной.

— Фух, как ты быстро идешь, еле догнала. — Воробей была вся красная и тяжело дышала.

— Чего тебе?

— Погоди, дай отдышаться.

— Ну?

— Слышь, Килька, давай помиримся?

— Я с тобой не ссорилась.

— Ну, в смысле давай снова дружить.

— Давай.

Кажется, мои молитвы кто-то услышал. После уроков Фигура спросил меня, иду ли я домой.

— Вы идите, я с Воробьем.

— Как скажешь, — Фигура хмыкнул и ушел. Как будто мне нельзя дружить еще с кем-то.

По дороге домой Воробей рассказала, что Кит и Сыроежка больше не гуляют.

— Почему?

— Он сказал, что у нее нет сисек и это все равно что с пацаном гулять.

— Тебе сказал?

— Да не мне, а ей.

— А она?

— А она обиделась, конечно. Ты же знаешь ее, ей-то самой кажется, что сиськи у нее по всему телу растут.

На следующий день на большой перемене Кит снова начал задирать Пукана. На этот раз он отобрал у него шапку и начал делать с ней неприличные движения: как будто он тыкается в нее своим одним местом. Тогда Пукан подошел к Киту:

— Отдай, — сказал он.

Кит протянул шапку Пукану, но, как только тот попытался ее взять, кинул ее Овце. А Овца — обратно Киту, а Кит — Головастику. И так далее — как в пионербол. Пукан медленно переходил от одного к другому, хотя было понятно, что шапку они не отдадут. Вдруг Кит сказал:

— Килька, лови.

Я поймала шапку и одновременно взгляд Пукана. Он обрадовался и шел ко мне, потому что думал, что я отдам ему шапку. Но я даже не успела подумать — просто перекинула шапку Овце, а Овца зажал ноздрю и сморкнулся внутрь зеленой слизью. После этого он бросил шапку на пол.

— Свиньи! — В класс вошел Фигура. Он поднял шапку и начал натягивать ее на Овцу, Овца брыкался, вопил, Кит свистел, а все остальные просто смотрели и смеялись. И я тоже: рот как будто сам расплывался, хотя на самом деле мне было не смешно. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы в класс не вошла англичанка и не начала урок.

Когда я спустилась в раздевалку, Пукан и Фигура сидели на скамейке и переобували сменку.

— Слушай, извини. Сам понимаешь, если бы я отдала тебе шапку, со мной было бы то же самое, — начала я, но Пукан и Фигура встали и ушли. Просто ушли, не сказав ни слова. Если бы они накричали на меня или обругали бы, и то было бы лучше. И тут ко мне подошел Кит.

— Килька, а чего ты завтра после уроков делаешь?

— Да ничего вроде.

— Не хочешь в гости прийти?

— К тебе?

— А к кому еще, к Пукану? — Кит засмеялся и сделал какой-то мушкетерский поклон. — Приглашаю вас, госпожа, ко мне в гости. Ну что, придешь?

— Ну ладно.

— Круто, тогда до завтра.

Я тут же забыла про Пукана и Фигуру — фиг с ними. Давно у меня не было такого хорошего настроения: внутри как будто все пело, а черное стало розовым.

— У тебя сегодня пять уроков? — спросила мама на следующее утро за завтраком.