Читать книгу "Господин Президент, верните Ваню Найдёнова - Аркадий Макаров"

Тогда ходили ужасные слухи, что к одиноким послевоенным бабам по ночам пропавшие на войне мужья прилетают. Только это и не мужья вовсе, а огненный змей из преисподней тоску носит, чтобы горемычную какую за собой унести.

Так бабки рекли: «Свят! Свят! Свят!» – и щепоткой, вроде как из солонки, чтобы чего не было, мелко посыпали себя. Война хоть и давняя уже, более десятка лет как прошла, а вот она, рядом, под самым сердцем…

Во, мы устроим в Бондарях страх и ужас!

Юра тоже в азарте потирал руки:

– Давай на нашей улице запустим! Припугнём этих суеверных старух, чтобы языками не стращали!

Сказано – сделано!

– Давай!

И мы принялись за работу, хотя кроме перочинного ножика у нас из инструментов ничего не было.

Перво-наперво надо изготовить полутораметровую рейку квадратного сечения 10х10мм, на которую будут крепиться все остальные детали: мотор, пропеллер, крылья, стабилизатор – всё, что полагается настоящему самолёту. Рейка – это основа, фюзеляж. От неё надо плясать.

Мой отец как раз в это время прикупил несколько тесин, чтобы украсить дом резными ставнями.

– Ничего, – говорил батя, укладывая тесины на просушку, – я при НЭПе на Белом море шхеры с ребятами строил для рыбаков, а дом наличниками украшу, как Бог черепаху! – И пьяненько смеялся. Это у него такая присказка была – «как Бог черепаху».

Мой батя был с бо-оль-шим юмором человек! Даже когда собирался драть меня за что-нибудь, то, хватаясь за ремень, приговаривал:

– Изуродую тебя, мошенник, как Бог черепаху!

Правда, его угрозы мало способствовали моему послушанию. Например, надо огород прополоть, от сорняков избавить (Что зимой будешь есть, сукин сын!), а меня в это время, как на грех, друзья купаться зовут. Это какое же надо мужество иметь, чтобы устоять?

Ушёл на реку, значит, весь день – свободный!

Пока отца не было дома, я быстренько отчекрыжил ножовкой половину доски и отнёс к товарищу во двор.

Потом отец, когда на ветерке перебирал тесины, всё в раздумье чесал голову, соображая, как же это он вместо целой доски взял половинку?

– Вот мошенники, пили вместе, а меня обмикитили! Может, ты, стервец, отпилил?

– Очень мне нужно!

– Вот теперь ещё искать доску! У меня же всё рассчитано!

– Может, хватит? – вставлял я.

– Я вот щас тебя так хвачу, что сразу умнее будешь…

Я от греха подальше смылся на улицу.

Изладили, извертели тесину – ничего не выходит. Топором кололи – щепа одна. Много щепы, а рейки не получилось.

Прихожу домой, отец с рубанком и долотом возится, всё выпиливает, выстругивает голубков разных на наличники, кружева вяжет. В ногах у него обрези, стружка. Смотрю в стружках узкий продольный краешек тесины, по толщине как раз на рейку хватит.

Поднял обрезок. Кручу в руках.

– Ты чего? – отец занят. Чертит, рисует, строгает.

– Да вот на дротик пойдёт. Играть буду. Можно?

– Можно, можно, только осторожно! – батя доволен. Доску у соседа в долг выпросил. Теперь, небось, хватит…

Я к товарищу:

– Достал! Смотри какая!

Обстругали ножом по размеру. Зачистили наждачной бумагой, которую я потихоньку взял дома. Вот теперь в самый раз!

Подошёл для интереса малый лет пятнадцати, эдакий бондарский известный лоботряс и второгодник Мишка Квакин:

– Чего гондобите, салаги?

– Самолёт! – ответили оба сразу.

– Са-мо-лёт? Ну-ка, ну-ка! – протянул длинную руку Квакин и, подняв рейку над головой, размахнувшись, выпустил из рук.

Рейка тупо шлёпнулась прямо в свежую коровью лепёшку: как раз только что пригнали с пастбища деревенское стадо.

– Самолёт, а не летает? – загыгыкал Квакин, и, потеряв к нам интерес, пошёл по своим делам, наступив ногой на стержневую деталь самолёта, над которой мы целый день трудились до кровяных мозолей.

– Вот гад! – сказал я.

– Да, нехороший человек этот Квакин! – мой удручённый товарищ поднял обломки и вертел их в руках, соображая, как это всё можно склеить, восстановить.

Я говорю:

– Ничего не получится! Давай весь самолёт уменьшим в два раза!

Мы уже проходили в школе масштабные величины, и чтобы применить обломок рейки, я предложил уменьшить на чертеже все детали ровно в два раза.

– Полетит! Точно полетит! – поднял я другой обломок.

– Должна…

Пришлось равнять концы и вымерять длину.

Теперь будущий фюзеляж самолёта стал вдвое короче. Ничего, полетит! В масштабе всё-таки…

Крылья, стабилизатор, руль высоты и лонжероны к ним мы решили, за неимением бамбука, сделать из сухого тростника и гибких лозинок, предварительно выгнув и закрепив нитками по лекалам, как на чертеже. Пропеллер и резину на мотор решили достать позже, когда испытаем модель в планерном полёте. Так было написано в газете.

Ну, кажется всё! Столько затратили труда и выдержки, что самолёт должен непременно полететь.

Лето, которое мы затратили на изготовление модели самолёта, подходило к концу. Скоро в школу. Подарим в Красный Уголок, как экспонат «Сделай сам». А у нас ещё и клей на узлах никак не хочет сохнуть, и папиросной бумаги на оклейку оперения пока нет.

Ну, ничего, это потом!

И вот стоит он, наш красавец, весь опутанный для фиксации соединений нитками на самом солнцепёке. Сушится. Мы счастливы безмерно. Радуемся. Даже плясать начали.

Рядом в пыли и остатках навоза возится огненно-красный петух, перекатывая в горле горошину, скликает к себе за жемчужным зерном безразличную хохлатку.

Вероятно, вскипев гневом, петух, резко хлопнув крыльями, коротко взлетел, и, запутавшись в наших шпангоутах и такелаже, с паническим криком потащил на шпорах почти готовый к пробному полёту самолёт, размочалив его до основания.

Наша крылатая мечта уже почти перед самым взлётом превратилась в щепу, в ничто.

Позже, гораздо позже я убедился, что когда страдаешь невыносимым желанием чего-нибудь получить, это «чего-нибудь» не случается. Закон подлости царит в мире…

Я запустил обломком кирпича в орущую тварь, и точно попал в цель: красавец сразу опрокинулся на спину, заскрёб железом крыльев сухую землю и засучил спутанными паутиной ниток проволочными, в острых шипах, ногами.

На шум выскочила на крыльцо соседка, баба Шура. И, увидев своего огненного куриного ухажёра в печальном положении, начала кричать и материться, что она нам головы оторвёт, если что с петухом случится.

Военные вдовы ругались почти по-мужски, так нас это нисколько не удивляло, а вот за свои головы стоило бояться, и мы убежали под защиту мамок моего товарища.