Читать книгу "Колыбельная для Волчонка - Алина Знаменская"

Белый Волк! В белом гипсе под белой простыней! Хорош…

Это прозвище он получил с легкой руки молодого финского журналиста. Мода пошла давать прозвища наиболее ярким гонщикам. Знатоки автоспорта были в курсе, кто скрывался под псевдонимом Красный Дьявол. Ни для кого не секрет, кого называли Желтой Акулой. На одной труднейшей гонке в Греции появился и Белый Волк.

Он набрал тогда максимальное количество очков, и то ли белая «восьмерка», то ли донельзя выгоревшая шевелюра сыграли тогда свою роль, но на следующий день после того заезда он услышал свое новое прозвище.

Журналисты подхватили его как сороки на хвостик, и оно закрепилось за Сергеем на долгие годы.

…После нелепой аварии на испытательном полигоне он отправился зализывать свои раны на юга.

А успокоиться никак не мог.

«Почему?» — тысячу раз вопрошал, глядя в ясное южное небо. Как будто кто-то мог ему оттуда все растолковать. До сегодняшнего дня Свечников был твердо уверен, что судьба по неизвестной причине сбилась с курса. Ошиблась. Иначе как можно объяснить причину, что она его, молодого, полного сил, отбросила на обочину? Его, для которого гонки самая главная страсть. И только сегодня, бродя босиком по пустому ночному пляжу, Сергей уверился, что ничего в жизни не бывает зря.

Глава 9

— Баба Нина! — вопил Антошка от самого колодца, едва замаячил вдали зеленый забор палисадника и манящими красно-желтыми солнцами засверкали за. ним спелые жигулевские яблоки. — Баба Нина! Мы приехали!

Он вскочил на крыльцо и забарабанил в дверь нетерпеливыми кулачками.

— Эй, торопыга! На огороде она, наверное. Сбегай-ка. — Ирина поставила сумки на крыльцо и сама тоже села на горячую крашеную ступеньку.

У мамы всегда хорошо, хоть зимой, хоть летом. Но летом — особенно. По левую сторону от крыльца — три старые березы. Они бросают прохладную, спокойную тень. В жару просто рай. Мама раньше собиралась избавиться от этих берез — разрослись, свет загородили. Отец не давал. Теперь, когда отца не стало, мать решила оставить все как есть.

Напротив крыльца зеленая лужайка — простор для котят, щенят и Антошки. А за домом — уходящий вниз, к самой реке, огород.

Антошка стремглав ринулся туда и пару минут спустя уже важно шествовал назад, обхватив руками внушительный вилок капусты. За ним с ведром помидоров, ярких, как иллюстрации к «Чиполлино», семенила баба Нина, сияющая и довольная.

— Я как чуяла, что у меня сегодня гости. Все утро с пирогами возилась, — доложила она, по очереди расцеловывая дочь и внука. — И сердце — веришь, нет? — так и екало перед обедом. Знаю, что рано вам еще, вы же не собирались так быстро назад. Знаю, а сама жду.

И тут же тревожно взглянула на дочь:

— А чё это вы так скоро вернулись? Не заболели?

— Да ну тебя, мам, — отмахнулась Ирина и взяла ведро с помидорами. — Уж сразу про болезни. Ты же знаешь, кафе у меня. Некогда отдыхать…

За чаем и пирогами Антошка не закрывал рот — так его теснили впечатления, которые просто необходимо было излить на бабку. Он сбивался, захлебывался собственными словами и эмоциями, а Нина Ивановна с готовностью внимала внуку: охала, всплескивала руками, качала головой.

Ирина с удовольствием наблюдала эту сцену. И все же мягко остановила сына:

— Не торопись, солнышко, ты с бабой Ниной еще наговоришься. Ты и завтра с ней будешь, и послезавтра… — И добавила уже для матери: — Я его пока у тебя оставлю, мам. В садике карантин.

Нина Ивановна сообщению обрадовалась.

— Вот и славно! — заворковала она, подняла внука на руки и расцеловала в нагретые солнцем щеки. — Нечего и делать в этом ихнем мегаполюсе. Жил бы с бабой в деревне. Красота!

— Мегаполис, мам, — поправила Ирина. — Хорошо тебе рассуждать: жил в деревне… А я? Я-то что без него делать буду?

— От твоего города одна грязь и болезни, — рассуждала Нина Ивановна, укладывая внука на свою кровать. — Правильно бабуля говорит, голубок? У бабули-то мальчик не болеет, у бабули он парное молочко пьет и босиком по траве бегает. А у вас там завод на заводе. Одно слово — химия…

Ирина не возражала. Это был их с матерью давний, ничего не значащий разговор. Она знала, что скажет мать и что она, Ирина, ей ответит. Она была по-настоящему, непритворно благодарна матери за то, что та сумела сохранить этот остров Любви и Надежды — их дом со всеми его устоями, привычками, правилами. Но представить себя и Антошку живущими тут постоянно — не могла. Как и многие, она была отравлена городом — большим, грохочущим, суетливым. Это теперь ее стихия, ничего тут не поделать.

Пока мать укладывала Антошку, Ирина перемыла посуду и отправилась в огород. Там, в тени яблоневых деревьев, стояла бревенчатая, еще отцом рубленная банька. Вот уж в чем Ирина не могла отказать себе в свой приезд к матери, так это в бане!

Она вытащила из предбанника длинный резиновый шланг и подсоединила к крану. Налила емкости для горячей и холодной воды. Сходила под навес — за дровами. Вскоре в топке весело плясало пламя, и Ирина ощутила легкое игривое покалывание во всем теле — предчувствие удовольствия от бани.

Это ощущение появлялось всякий раз, как только начинал плясать огонь в топке и в бане оживал запах дерева. Выйдя из бани, она сорвала себе спелое яблоко и не спеша пошла по огороду, восхищенно оценивая урожай.

Для Нины Ивановны не существовало неурожайных лет. Каждый год у нее с завидным постоянством на грядке краснели помидоры, по полкило каждый, зеленели тугие пупырчатые огурцы, ровными рядами торчала бородатая зелень моркови, регулярно состригалась и опять вырастала петрушка, протягивая к солнцу свои изумрудные, сверкающие росой ладошки. Дальше по огороду, ниже к реке, выпирали из ботвы неправдоподобно огромные тыквы: желтые и молочно-зеленые. А уж совсем внизу, у речки, хвастливо раскидывала свои упругие разухабистые одежки капуста, бережно храня в складках остатки полива.

Глядя на капусту, Ирина невольно улыбнулась. Ну разве поверишь, стоя посреди маминого огорода, что в стране — страшный кавардак и острейший кризис? Здесь царили стабильность и незыблемость. И разноцветные ряды болгарского перца, и весело торчащий вдоль дорожки (третий за лето!) урожай душистого укропа, и нахально выпирающая из земли бордовая свекла, и скромно притулившаяся за свеклой ботва черной редьки — все буквально пело на все голоса свой гимн маминому огороду. В который раз Ирина подумала, что, должно быть, есть у матери какой-нибудь секрет, свое волшебное слово, которое она шепчет всем этим растениям как заклинание.

Ирина подложила дров в топку, вымыла пол и вытрясла половики. Когда основная подготовка к бане была закончена, Ирина поняла, что бессознательно ищет рукам дела, чтобы отогнать назойливые мысли, которые от самого Лизаветиного дома не отпускали ее ни на миг.

Оказывается, пока она занималась всеми этими привычными и приятными делами, в голове у нее непрерывно шла тяжелая, неустанная работа. Она думала о нем. Ее нет-нет да и пронзал пытливый взгляд его черных глаз. Мысли, одна неприятнее другой, упрямо лезли в голову.