Читать книгу "Багряные скалы - Егор Лосев"

В углу похрапывает Буадана. Сын иерусалимского строительного подрядчика. Темпераментный, как дохлая медуза, Буадана оживляется только в бою… ну или если есть шанс с кем-то подраться. Остальное время этот здоровенный "иракец" тихо дрыхнет где-нибудь подальше от командирских глаз. Вроде сын богатого папочки, ходил в хорошую школу, а шпана шпаной. Формально он второй номер у Линкора. На деле же Линкору никто не нужен, ему только ленты подноси, вот Буадана и носит.

Справа от Буаданы ковыряет ножом пол Шарабани, высокий, тощий йеменец. Бормочет под нос ругательства. Он всегда ругается, со своим смешным певучим акцентом. Разговаривает Шарабани оглушительно громким голосом. Его всегда слышно. По-другому он просто не умеет. Каждый раз перед отходом ко сну Шарабани выдает краткую тираду, характеризующую минувший день. Форма может варьироваться, но смысл обычно остается неизменным:

Все сабры – бляди,Включая репатриантов и арабов…

Покончив с обвинительной частью Шарабани переходит к политинформации и заявляет что-то вроде того, что следующая мировая война начнется в гребаном Китае, после чего наступает очередь «вестей с полей» и обещаний создать кибуц прямо в море или под землей. Завершив монолог, Шарабани бревном валится в постель или в то, что ее заменяет на данный момент, и засыпает.

Главное достоинство Шарабани, кроме умения ругаться – потрясающее чувство местности, он плохо читает карту, но каким-то внутренним чутьем улавливает ландшафт. Без всякого компаса определяет стороны света, всегда знает нужное направление.

Наверху, в выжженной солнцем траве лежат Двир и Герши. Фраза Наполеона о маршальском жезле в ранце каждого солдата, как нельзя лучше подходит к Герши. Даже прогуливаясь с девушкой в парке, он приговаривает: здесь удачная позиция для пулемета, а тут самое место для засады.

Девушки реагируют по-разному. Кто-то пугается и крутит пальцем у виска, другим нравится. Попадаются, однако, и видавшие виды девицы из приграничных мошавов и кибуцев, эти легко поддерживают разговор, высказывая свою точку зрения на сектора ведения огня, расположение пулеметных позиций, и прочую установку минно-проволочных заграждений.

Командиры, естественно, к болтовне Герши не прислушиваются, действуя по собственному разумению, но если что-то идет наперекосяк, он обязательно бормочет под нос: я ведь говорил…

Еще был Адам – дружок Дмитрия по кибуцу, все такой же: белобрысый, спокойный, как и в день их первой встречи в киббуцном общежитии. Вместе призвались они в НАХАЛь, вместе попали в парашютисты.

В других отделениях тоже хватало персонажей. Один Шарет чего стоил. Его всегда называли только по фамилии, видимо из-за дяди Моше Шарета, главы правительства Израиля. Парень подобным родством совершенно не кичился и не отличался от остальных. Но однажды отколол номер как раз в духе парашютистов. Их отпустили на "автэр" то есть в увольнение с вечера до завтрашнего утра. Шарет был родом из Дгании и за ночь никак не успел бы смотаться домой через всю страну. И тут он вспомнил про дядю. Проживал дядя в Тель-Авиве, в собственном доме. Будучи избран главой правительства, он не посчитал нужным сменить жилье, просто дом усиленно охранялся. Племянник в детстве частенько и подолгу гостивший у дяди, пролез через одному ему известный лаз. В доме все уже спали и он, перекусив, чем бог послал, улегся спать в салоне. Рано утром племянник выбрался тем же потайным способом, незамеченный ни охраной, ни обитателями. На дядином столе он оставил записку, в которой предложил уволить охрану и набрать новых, желательно из парашютистов.

За племянником приехали на следующий день, прямо на стрельбище. Правда, выяснив подробность проникновения, отпустили восвояси.

Медленно тянулось время. Солнце взошло, и густая влажная жара постепенно просачивалась в развалины, изгоняя иллюзию ночной прохлады. Горячее душное марево заполнило колодец фундамента. Листья оливы лениво шелестели над головой.

Дмитрий, отстранено, словно со стороны поглядывал на товарищей. Прикидывал, сможет ли когда-то и он стать таким. Готовым в любой момент, не задумываясь пожертвовать собой, ради других. Например, таким, как недавно вернувшийся из иорданского плена Малыш Дамари. Его ранило в ногу и в голову во время операции в Иорданской долине, за линией границы. Видя, что он задерживает движение, подвергая опасности остальных, Дамари потребовал оставить его. Иорданцы пытали Малыша Дамари полгода, но он им не сказал ни слова.

Или таким, как погибший в операции "Кинерет" капитан из второй роты, по кличке Гулливер, спасший жизнь комбату в бою под Латруном, в сорок восьмом. Тогда во взводе осталось всего четыре невредимых бойца. Гулливер взял "брей" распихал по подсумкам оставшиеся обоймы и прикрывал взвод, пока уцелевшие и ходячие раненые ковыляли по дну вади, вынося тех, кто не мог идти.

Хотелось думать, что сможет. Однако где-то в подсознании промелькнула неприятная мысль о том, что сидя целым и сытым с оружием в руках, в окружении товарищей очень легко рассуждать о самопожертвовании. А вот когда товарищи валяются рядом, собирая с земли собственные кишки, а последние силы каплями уходят в красную от пролитой здесь за века крови землю, только тогда и будет ясно, какой ты фрукт.

К полудню Дмитрий и Берль с Линкором сменили наблюдателей. Щурясь от ослепительного солнечного света, Фридман вполз в приготовленное ночью углубление, обложенное камнями и укрытое сверху ветками сухого репейника. Рядом ящерицей юркнул на свою позицию Яки. Берль устроился поодаль.

Пока Линкор осматривал пулемет, Дмитрий огляделся. На сколько хватало глаз тянулись разнокалиберные холмы, покрытые сухой желто-рыжей травой. Кое-где зеленели одинокие приземистые деревья. Никаких признаков жизни не наблюдалось. Слева, метрах в ста выше по склону торчал большой дом, сложенный из каменных глыб. Там находился НП взводного.

Впереди, прямо под ними петляла едва заметная тропа. Дмитрий притянул к себе бинокль. Через окуляры все виделось как-то отстранено, словно на экране в кинотеатре.

Грязные комочки на боку далекого пригорка оказались овцами. Пастуха Дмитрий разглядеть не успел, Линкор отобрал бинокль, проворчав что-то об обнаглевших новобранцах.

В ослепительной безоблачной синеве неба кружила хищная птица, не то ястреб, не то орел.

Он снова глянул на тропу в ложбине, на желтые сухие склоны. Ни души…

Линкор продолжал пялиться в бинокль, а чем занимался Берль, Дмитрий не видел. Он принялся потихоньку обживаться. Устроил поудобнее винтовку, положил под руку флягу с водой. Ничего интересного на всем пространстве так и не происходило, и Дмитрий стал наблюдать за длинной толстой сороконожкой, переползавшей с одного камня на другой. Блестящая темно-коричневая зверюга выглядела диковинно: длиной сантиметров пятнадцать, конечностей – на глаз все сто.

Яки оторвался от бинокля, прополоскал рот, сплюнул и снова уткнулся в окуляры.

Ослепительный шар солнца карабкался в зенит. Легкий бриз изредка шевелил стебли сухой травы.