Читать книгу "Все лики смерти - Виктор Точинов"

А. Щеголев «Ночь, придуманная кем-то»

1

Он неподвижно лежал в большой комнате, на диване. На спине, лицом вверх, скрестив руки на груди: ни дать ни взять – покойник. Правда, покойникам опускают веки – а Паша упорно глядел в потолок. Изучал на нем каждое пятнышко, каждую трещинку. Он раньше и понятия не имел, как это здорово: лежать в собственной квартире, на собственном диване и смотреть на собственный потолок. Ничего не делать, ни о чем не думать. Просто лежать и смотреть.

Сколько ему еще осталось такого счастья? Час? Больше? Не важно. Все равно приедут – и очень долго Шикунов сможет изучать лишь чужие потолки… Казенные и отвратительные…

А вот металлическую дверь он им не откроет. Дудки. Пусть помучаются, вскрывая… Или не имеют права без ордера? Черт их знает, какие там у них сейчас права… Плевать…

Алкогольное возбуждение прошло. Пашу охватил приступ апатии. Действуя по уму, за час можно успеть весьма многое. Для начала – слить в канализацию проклятую кислоту и избавиться от пустых емкостей. Затем выстроить свою версию случившегося – в конце концов, кроме слов Лющенко, никаких улик против Паши нет (не считая шеренги кислотных бутылей, предательски выстроившихся в прихожей). Мало ли где она могла головой приложиться… Наконец, можно попытаться дозвониться до юридической консультации по уголовным делам – и обзавестись адвокатом.

Ничего подобного Паша не делал. Лежал и смотрел в потолок. Миновавший уик-энд, как безжалостный вампир, выпил все силы, все мысли, все желания… Не хотелось ничего. Вспыхни сейчас под ним диван – Шикунов, скорее всего, не пошевелился бы.

Наступил вечер, но за окном не наблюдалось даже намека на сумерки – белые ночи приближались к своему апогею.

Ночь оживших мертвецов, подумал он без проблеска эмоций. Ночь ожившей Лющенко. Ведь учат же дураков опытные люди: всегда надо делать контрольный выстрел в голову. Контрольным молотком по голове тоже неплохо…

Сожалений, впрочем, у Паши не было. Не было вообще ничего. Пустота. Летаргия. Ему казалось, что, если даже возникнет у него желание что-то сделать – ни рукой, ни ногой шевельнуть не получится… Паралич. Паралич всего: мышц, воли, мыслей…

Но тут раздался звук, мигом согнавший с него сонное оцепенение. Совсем рядом – в ванной? точно, в ванной! – что-то шумно заворочалось и заплескалось.

Паша как-то мгновенно перешел в вертикальное положение. Не вставал, не вскакивал с дивана: только что лежал пластом – и тут же оказался на середине комнаты, напряженно вслушиваясь. Потом торопливо пошел к источнику звука.

Свет в ванной горел, дверь была распахнута, и синяя занавеска отдернута.

Сам оставил именно так? Неважно… Теперь совершенно неважно. Важным показалось другое: поверхность воды в ванне до сих пор будоражили небольшие волны – стихающие. И никакими колебаниями воздуха это было не объяснить.

Хотелось закричать, и он уже широко разинул рот – но крик не получился. Губы немо схлопнулись.

Поверхность воды меж тем успокоилась. Стало видно старое, чуть пожелтевшее дно ванны, покрытое паутиной мелких трещинок. И Шикунов увидел – там, на дне, – что-то маленькое. Что-то поблескивающее.

Зуб, золотой зуб, подумал он без всякого удивления. Это могла быть вовсе и не коронка, а, что вероятнее, сережка или кольцо – но Паша не стал доставать и рассматривать.

А может, достал и рассмотрел, потому что в событиях вновь случился какой-то провал, Шикунов неожиданно осознал, что громит – да-да, именно громит – собственную комнату, в которой недавно возлежал на диване в позе трупа.

Сервант валялся на боку – вокруг груда стеклянных и фарфоровых осколков. Дверцы всех шкафов распахнуты, вещи вывалены на пол. Книги стояли на своих местах, на полках, но прикрывавшие их стекла оказались разбиты – все до единого.

Он застыл, не понимая: что и зачем делает?

Ищет Лющенко? Затаившуюся между книжек?

«Я сошел с ума», – констатировал Шикунов уже второй раз за сегодняшний день, глядя на свою ладонь, по которой отчего-то струилась кровь. Ничего не было, сказал он себе. Ничего. Ни звуков, ни взбаламученной воды, ни золотой побрякушки на дне… Глюки, банальные глюки. Надо успокоиться, надо держать себя в руках…

Он попытался – но тело нагло бунтовало, телу требовалось что-то ломать и крушить. Кровь кипела адреналином, сердце стучало бешено, пульс – тук-тук-тук – отдавался в ушах громкими шлепками…

Паша замер. Это не пульс в ушах, нет. Это ноги, босые мокрые ноги, по полу, быстро – шлеп-шлеп-шлеп… Проклятая сука, вот кто это. Никуда не ушла. Затеяла игру в прятки. Ладно, сыграем. Проигравшего – в ванну с кислотой. Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать!

Тяжеленный графин с высоким узким горлом валялся под ногами – выпал из серванта, но толстый хрусталь выдержал, не раскололся. Шикунов схватил его, пятная кровью из рассеченной – когда? обо что? – ладони. И неторопливо двинулся туда, где смолкло шлепанье… Кто не спрятался – я не виноват.

В кухне – никого. В детской – никого. Он сунулся было в туалет – снова услышал «шлеп-шлеп-шлеп», за спиной, в большой комнате… Бросился туда, в прихожей что-то подвернулось под ногу – маленькое, верткое. Паша не успел понять, что это было, – растянулся во весь рост, больно ударившись коленом. Вскочил и заковылял в большую комнату – игра заканчивается, теперь сука не уйдет, никуда не денется – на тридцати метрах жилой площади долго в прятки не поиграешь…

НИКОГО.

Никого в большой комнате не оказалось. Графин был уже занесен для удара – и Паша в бессильной ненависти саданул по шкафу – выпотрошенному, с распахнутыми дверцами. На полированном дереве осталась глубокая вмятина. Хрусталь снова выдержал.

Штора у окна чуть дернулась. Паша – мгновенно, словно телепортировавшись через разгромленную комнату, – оказался возле нее. Рванул – никого. Штора рухнула вместе с карнизом. Шикунов взвыл и вмазал графином по оконному стеклу. Звон, ливень осколков… Он смотрел на окровавленное горлышко графина, стиснутое пальцами. Странно, но теперь толстый хрусталь раскололся – ровно-ровно, словно обрезанный стеклорезом. Паша попытался отбросить остаток оружия – пальцы не слушались, не желали разжиматься. Рука казалась чужой, казалась искусной имитацией, конечностью воскового манекена – только из воска отчего-то сочилась кровь.

И тут раздался голос. Шипящий и в то же время немного побулькивающий; странное сочетание, но именно так и прозвучало услышанное Пашей – словно шипение выходящего из баллона газа наложилось на звуки, издаваемые неисправным водопроводным краном, – и родились слова:

– Ш-ш-шикуноф-ф-ф-ф… Пло-х-х-х-хой мальчиш-ш-ш-ш-ка…

2

Потом снова случился провал. Обрыв пленки. Шикунов вдруг обнаружил себя в детской – пригнувшись, стоял в засаде за двухъярусной кроваткой, рука стискивала молоток. Как, когда там оказался – совершенно не помнил.