Читать книгу "Ты должна была знать - Джин Ханф Корелиц"

– Как прошел урок? – спросила Грейс.

– Нормально.

На Бродвее они сели в такси и поехали на юг, потом через парк покатили в сторону Ист-Сайда.

– Красиво ты играл, – произнесла Грейс, главным образом для того, чтобы разговорить Генри.

Сын пожал выпиравшими под свитером острыми плечами.

– Мистер Розенбаум другого мнения.

– Неужели? – произнесла Грейс.

Генри снова пожал плечами. Одна пациентка Грейс остроумно заметила, что когда ребенок начинает в ответ на вопросы пожимать плечами – это верный признак, что детство кончилось и наступил подростковый возраст. Если подобное происходит чаще, чем раз в час, значит, первая стадия уже началась. А если чаще двух раз в час – процесс в самом разгаре. Когда же сын или дочь снова начинают отвечать словами, можно говорить о том, что трудный период взросления завершился. Впрочем, достигают данного этапа далеко не все.

– По-моему, мистер Розенбаум думает, что зря тратит со мной время. Просто сидит все занятие с закрытыми глазами, даже не ругается. Не то чтобы он был недовольный…

– Недоволен, – не удержавшись, мягко поправила Грейс.

– Недоволен. Просто раньше он меня чаще хвалил. Как думаешь, мистер Розенбаум хочет, чтобы я к нему больше не ходил?

Сердце Грейс забилось быстрее, будто под воздействием какого-то препарата вроде тех, к которым прибегают спортсмены. Прежде чем ответить, решила подождать, пока успокоится. Вполне возможно, что Виталий Розенбаум, будучи пожилым человеком слабого здоровья, желал бы избавиться от учеников, которые не планируют выступать на концертах или хотя бы учиться в консерватории. Однако при Грейс он ни о чем подобном не упоминал.

– Нет, конечно, – как можно более весело отмахнулась она. – И вообще, ты ведь играешь не для мистера Розенбаума. Конечно, ты должен уважать своего учителя и добросовестно относиться к занятиям, но твои отношения с музыкой никого, кроме тебя, не касаются.

Однако перед глазами пронеслись все годы занятий, прекрасные мелодии, гордость счастливых родителей и, да, деньги. Страшно представить, сколько денег они истратили! Генри не может бросить. Он ведь любит музыку, любит играть на скрипке! Или нет?.. Неожиданно для себя Грейс поняла, что не уверена в ответе, но спрашивать у сына напрямую не решается.

Генри, естественно, опять пожал плечами:

– Папа сказал, что я могу больше не заниматься музыкой, если не хочу.

Потрясенная Грейс уставилась прямо перед собой, на маленький экран в машине, где без звука показывали рестораны, вошедшие в рейтинг Zagat.

– Правда?.. – вот и все, что сумела выговорить Грейс.

– Прошлым летом. Мы поехали на озеро, и я не взял с собой скрипку. Помнишь?

Конечно же Грейс помнила. Тогда она даже рассердилась. Три недели отдыха в Коннектикуте превратились в зря потраченные три недели без практики.

– Папа спросил, нравится мне заниматься музыкой или уже не очень. Я ответил, что не знаю. Тогда папа сказал, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на то, что не доставляет удовольствия. А потом объяснил, что многие люди не понимают – заботиться надо прежде всего о своих интересах. Поэтому я могу бросить, если захочу.

У Грейс голова пошла кругом. Как это – свои интересы прежде всего? Что Джонатан хотел этим сказать? Грейс он ни разу ничего подобного не говорил. И вообще, не может быть, чтобы Джонатан действительно так считал. Люди, придерживающиеся подобных взглядов, не лечат больных детей. Джонатан не жалел себя, заботясь о пациентах и их родителях. Подходил к телефону в любое время, вскакивал с постели посреди ночи и мчался в больницу, до последнего искал способ спасти умирающего ребенка. Уж кто-кто, а Джонатан гедонистом не был никогда. Ради дела отказывался и от удовольствий, и тем более от излишеств. Жизнь обоих супругов была посвящена помощи несчастным людям. Рабочие будни бывали мрачными, однако их скрашивали тихое семейное счастье и простые, безыскусные радости. И после этого Джонатан заявляет, что свои интересы прежде всего?.. Наверное, Генри просто недопонял. Грейс как будто вытолкнули из такси. В растерянности она разрывалась между многими чувствами. С одной стороны, одолевало желание немедленно заняться воспитательной работой. С другой, Грейс чувствовала себя виноватой. А главное, она вдруг ужасно разозлилась на Джонатана – вернее, даже не на него самого, а на ситуацию, поставившую Грейс в тупик. Как ему только в голову пришло сказать такое Генри, не посоветовавшись с ней, не обсудив вопрос как следует? Обычно Джонатан предоставлял Грейс разбираться с тем, что называл «высшей лигой воспитания» – то есть с обсуждением сложных тем, таких как любовь, смерть, деньги, честолюбие, призвание, качества, из-за которых портится характер, дружба, ссоры, разные религии и история их формирования, грехи и душа.

– Собираешься бросить музыку? – спросила Грейс по возможности ровным голосом.

Генри снова пожал плечами, теперь более вяло и медленно, будто устал повторять этот жест.

– Знаешь, как мы поступим? – предложила Грейс, когда такси свернуло в южном направлении, на Пятую авеню. – Давай снова обсудим эту тему через пару месяцев. Это очень серьезное решение, не годится принимать его сгоряча. Ты должен быть уверен, что и впрямь хочешь бросить занятия. Можно подумать над другими вариантами – скажем, сменить учителя или выбрать другой музыкальный инструмент.

Впрочем, даже эти компромиссные решения дадутся Грейс нелегко. Язвительный и депрессивный, но буквально осаждаемый желающими записаться к нему в ученики, Виталий Розенбаум был не просто частным преподавателем музыки. Каждый август экзаменовал десятки мальчиков и девочек, чьи родители были достаточно хорошо осведомлены, чтобы обратиться именно к нему. Однако из этого числа для обучения отбирались всего несколько человек. Розенбаум принял Генри, когда сын был четырехлетним малышом с отсутствующим передним зубом и слишком большими руками для его возраста, а также унаследованным непонятно от кого идеальным музыкальным слухом – уж не от родителей точно. Грейс не признавалась, однако другие инструменты, кроме скрипки, недолюбливала. Да, в квартире у них стояло пианино – напоминание о тех временах, когда маленькую Грейс заставляли учиться играть. Однако от занятий девочка не получала ни малейшего удовольствия. Взрослая Грейс давно бы уже отдала инструмент и даже предприняла две попытки это сделать, однако потерпела сокрушительную неудачу. Удивительно, но факт – оказалось, расстроенные пианино примерно шестьдесят пятого года выпуска, изготовленные неизвестным производителем, бешеным спросом не пользуются. А узнав, сколько придется заплатить рабочим, чтобы вынесли его из квартиры, Грейс и вовсе плюнула на эту затею. Духовые инструменты тоже не слишком вдохновляли – как металлические, так и деревянные, не говоря уже о других струнных – за исключением скрипки. Грейс любила скрипичную музыку, ей нравились скрипачи, всегда такие невозмутимые и сосредоточенные. А главное, было в игре на скрипке что-то по-особенному интеллигентное, интеллектуальное. В Реардоне в одном классе с Грейс училась одна девочка, которая уходила раньше всех, не посещая ни спортивные занятия, ни многочисленные школьные клубы. Однако саму девочку полное неучастие в общественной жизни школы, кажется, нисколько не смущало – она всегда излучала олимпийское спокойствие, которым Грейс невольно восхищалась. А потом, когда Грейс было десять лет, мама привела ее в небольшой зал, смежный с Карнеги-Холл. Там вместе с одноклассниками и их мамами они целый час слушали, как эта девочка дает концерт, исполняя поразительно сложные произведения. Аккомпаниатором выступал очень пожилой, очень лысый и очень толстый пианист. Дети в основном нетерпеливо ерзали в креслах, но мамы – и в особенности ее мама, заметила Грейс – слушали, как завороженные. Потом мама подошла поговорить с матерью этой девочки, женщиной с безупречной осанкой, одетой в классический костюм от «Шанель». Грейс осталась сидеть на месте – поздравить одноклассницу с успехом она стеснялась. После седьмого класса девочка перешла на домашнее обучение, достигнув уровня музыкального профессионализма, при котором график занятий становился еще более интенсивным. Больше Грейс с этой девочкой не общалась. Однако, когда у нее самой появился ребенок, сразу решила, что играть он будет именно на скрипке.