Читать книгу "Хищники - Максим Шаттам"

— Выпустить на сцену?

Фревен кивнул:

— Именно. Это даже не месть, так не убивают. Он использовал хладнокровно обдуманный способ, чтобы достигнуть конечной цели: скорпион во рту станет орудием смерти. Помните, я учил вас: есть язык смерти.

Маттерс тут же вспомнил. Фревен был убежден, что преступная жестокость является свидетельством извращенного ума, от природы злого или ненормально развитого. Жестокость была языком. Она выражалась на месте преступления кровавыми буквами, кровоподтеками, пунктуацией сломанных, разрушенных предметов и иногда даже стилистическими фигурами — когда преступник перемещает тело или передвигает предметы. Каждое преступление должно быть прочитано и проанализировано для того, чтобы понять, что злоумышленник хотел сказать, чтобы проследить за ходом его мыслей, а главное в этом почерке — неосознанное, бессознательное преступника. Расшифровать место преступления — значит расшифровать автора, то есть установить его личность.

Фревен обобщил все свои записи и факты для того, чтобы посмотреть на них с другой стороны:

— Если довести мое рассуждение до конца, то можно предположить, что убийца — это человек, который развивался не так, как вы или я, он был более ограничен в выражении своих чувств. Кроме тех случаев, когда выражал их посредством убийства. При этом ограничения разрушаются, он может сказать этим все, что хочет, при полной, безудержной и опьяняющей свободе. И сейчас мы можем сказать, что он — порочный человек с патологической жестокостью. Он может идти по лезвию бритвы, чтобы совершить убийство, потом отойти и снова вернуться. Почему? Есть альтернатива: первое — полная власть. Он хочет доказать себе, что может убить, а может оставить жизнь. Он пытается убедить самого себя, он не уверен в себе, каждый раз он хочет знать, до какой границы он способен дойти. Жертва не имеет для него никакого значения, она есть только средство удовлетворения его побуждения, она не существует для него как личность, убийце достаточно его отношений с тем, что он ищет, а именно успокоения, созерцания масштаба своих возможностей. Второе — внушить уважение своей жертве, которой отводилась определенная роль в игре. Он хочет показать ей, что может сделать многое, что он — всемогущ. У него есть право на жизнь и на смерть. Это могло бы поддержать первую гипотезу, а именно доказать свою власть, но с другой стороны — он должен терроризировать, чтобы удовлетвориться. Отношение к жертве может варьироваться, иногда он не пренебрегает ею, она служит ему как бы зеркалом. Даже если для него больше не существует понятия гуманности, жертва все же остается важным средством его работы над собой.

Маттерс не верил своим ушам:

— Как… Как вы можете утверждать это с уверенностью только лишь после вскрытия?

Фревен медленно упер свои огромные руки в бока.

— Простое логическое умозаключение, если завершить мое рассуждение о языке крови. Поступки говорят, надо только суметь их прочитать. Для этого существуют книги по психологии. Понять человеческое поведение, отклонения от нормы, последствия поступков для того, чтобы определить тип личности. Тем не менее я задаюсь вопросом о восприятии убийцей самого себя: сконцентрирован ли он только на самом себе, или жертва и ее реакции влияют на то, что он ищет, а значит, на то, что он делает?

— А для нас какая разница?

— Огромная. Если он полностью сосредоточен на себе, то мы преследуем скромного человека, интроверта, немногословного, необщительного. Если, наоборот, ему необходима реакция жертвы, ее уважение, то ему нужно следить за ее действиями, унижать ее — и значит, мы имеем дело с экстравертом, может быть, чересчур деятельным, горлопаном…

Фревен вытер лицо нижним краем своей футболки цвета хаки.

— У вас есть информация о Квентине Трентоне? — спросил он.

Маттерс помахал своим блокнотом.

— Он энергичен и напорист. По словам командира взвода, Трентон — черствый человек, не поддающийся никакому воздействию, драчун, легко раздражается. Как-то раз он едва избежал тюрьмы, после того как серьезно ранил трех человек в ходе закончившегося дракой спора.

Пристально посмотрев на сержанта, Фревен сказал:

— Я должен принести вам свои извинения. Я думал, что инициалы, найденные на месте преступления, являются зловещей подписью убийцы. Теперь думаю, что правы вы: это Росдейлу удалось из последних сил написать имя убийцы. И Трентон полностью соответствует тому типу личности, который мы ищем.

— Он достаточно одинок, — продолжил Маттерс, — очень жестокий тип, единственный, чьи инициалы соответствуют, правша, который получил увольнительную накануне первого преступления. А значит, он мог раздобыть голову барана и… живого скорпиона. Он из роты Рейвен, находился на борту «Чайки» в ночь первого убийства, и он из третьего взвода, который располагается совсем рядом с местом второго преступления. Все полностью сошлось.

— Где он должен быть во время штурма?

— Он высадится во второй линии, когда будет обеспечена относительная безопасность. Командир взвода считает нужным использовать его для зачистки береговой линии. А я думаю, что он хочет держать в поле зрения Трентона все время, что было бы затруднительно при первой атаке.

— Очень хорошо, теперь отправляйтесь к командованию и сделайте так, чтобы мы оказались в той же барже, что и он. А я должен привести в порядок свои записи.

Маттерс невольно отступил назад.

— Мы? В той же… Почему не арестовать его сейчас же?

— На каком основании? Вы полагаете, что, порывшись в его вещах, мы найдем неопровержимые доказательства? Я так не думаю. У него есть только солдатское снаряжение. И не окажется ничего, что могло бы выдать его, — это бы удивило меня! Нам надо отступить и немного понаблюдать. Рано или поздно он совершит ошибку, а мы будем тут как тут.

Внезапно весь корабль задрожал, и коридоры заполнил громкий вой сирены. «Чайка» начала обстрел. Раздались первые залпы пушек. Блестящие глаза Фревена встретились со взглядом его помощника. Они поняли друг друга.

Маттерс выбежал в коридор и заторопился по лестнице наверх. Только что начался штурм.

11

В это утро рассвет походил на саван. Длинное покрывало, окаймляющее горизонт неровными складками. Едва видный берег казался коричневой бахромой, колеблемой прибоем волнующегося моря. Пушки грохотали почти сорок минут без перерыва. Корпус корабля все время дрожал, залпы морской артиллерии следовали один за одним с изнуряющим ритмом. Когда солдатам приказали подняться на главную палубу для погрузки на баржи, они не понимали, отчего у них такая слабость в ногах — от страха или от беспрестанной вибрации палубы. Свежий воздух придал силы тем, кто прежде уже участвовал в высадке в первых рядах и занимал с боем береговую линию. Моросящий дождь придавал их суровым лицам некоторую мягкость. Военный корабль почти остановился. Ветер трепал солдатскую форму и хрупкую тишину. Лишь горстка ничего не понимающих новичков испытывала возбуждение, радуясь тому, что они наконец вступают в сражение.