Читать книгу "Река Джима - Майкл Фрэнсис Флинн"

Бвана внимательно посмотрел на него, размышляя. Потом опять хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Книгу!

Остальные неловко переглянулись. Одна из Семерых поднялась и пробормотала:

— Лучше мне не слушать.

Бвана щелкнул на нее пальцами, после чего встали двое других, поклонились Бване и Фудиру и торопливо вышли из комнаты.

Вскоре принесли книгу. Это был увесистый фолиант в древнем переплете с завитками тантамижского письма. Печатные буквы поистерлись, некоторые из них покрывали бурые разводы. Из заголовка Фудир сумел разобрать только «Гость — это Бог», но даже от этих слов его сердце екнуло. Они были написаны архаичными буквами, а их произношение уходило корнями в седую старину. Атхитхи Дхево Бхава вместо Адиди Дьефо Вапха. Имени автора было не разглядеть, но Фудир задался вопросом: не могла ли книга принадлежать самому святому Шантхананду Сарасвати? Насколько она старая? Ее хранили в пластиковом футляре — уничтоженную и сохраненную одновременно, — поэтому возраст перестал иметь значение. Она могла быть с самой утраченной Терры, любовно вывезенная с родного мира на Старые Планеты, а оттуда — сюда, на хлипкое Чертополохово Пристанище.

Фудир, считавший себя не подверженным сентиментальности, с удивлением понял, что стоит на коленях перед книгой, а по щекам его катятся обжигающие слезы; но случилось ли это из-за древнего полулегендарного святого или из-за того, что терране когда-то потеряли, он не знал. Фудир положил руку на футляр вместе с Бваной и оставшимися членами Совета, при этом их пальцы коснулись друг друга: бледные, эбеновые, серовато-коричневые и землистые. Цвета Старой Терры.

— Синими небесами и зелеными холмами,

Всем, что было, и всем, что может быть,

Короной, стеною и горой многоликою —

Мы клянемся, что сказанное нами будет сказано здесь и сейчас.

Да не увидим мы зеленой Терры, если солжем.

Фудир поднялся на ноги. Его пальцы еще лежали на книге, словно он ощущал переплет, обложку и страницы, которые навсегда останутся непрочтенными под пластиком. За свою жизнь он дал немало клятв и некоторые даже исполнил. Эта же стала первой, которая показалась ему священной.

Поэтому он поведал Семерым, что мать арфистки исчезла и дочь отправилась за ней в безнадежный поиск, а он пришел как ее проводник и защитник. Терране знали все о безнадежных поисках, поэтому приняли историю близко к сердцу. Они разрешили ему отправиться в Закуток, чтобы расспросить людей. Это не вызовет особых сложностей, ведь Фудир готов заплатить за информацию из глубоких карманов Своры.

— Да, есть еще кое-что, — сказал он, достав из сумы позаимствованную у Мéараны цепочку. — Это может быть ничем, а может и всем. Гончая купила это здесь, на Чертополоховом Пристанище, или получила в подарок. Где-то тут есть торговец или перекупщик диковинок, который помнит это и, возможно, помнит, откуда оно.

Бвана и его советники поочередно изучили медальон.

— Он мне незнаком, — произнес Бвана. — Если это черто-полохова работа, то из дальнего блеска. Но мы видим на своих базарах товары даже из Огня Надо Льдом, самого далекого из четырнадцати государств, и ничего похожего я не встречал. Перед уходом зайдите к Мвере Нг, дабы она приготовила свои цельнограммы. Я разошлю образец по ювелирам и поставщикам, и пусть удача направляет ваше любопытство.

Прошло несколько дней. Мéарана играла песни Периферии и вела светские беседы с императором, а Фудир вынюхивал в терранском Закутке и иных закоулках городка, расспрашивая о деятельности бан Бриджит и происхождении медальона. Путешествие в тысячу лиг начинается с первого шага, но арфистке казалось, что ни она, ни Донован не продвинулись в поисках ее матери даже на этот шаг. Она словно застряла в мире грез. Дни различались лишь песнями, которые она играла, а Фудир каждый вечер неизменно возвращался ни с чем.

Время от времени, просто чтобы напомнить, куда их занесло, мир шевелил плечами и земля дрожала. Однажды Мéарана проснулась посреди ночи от тряски, потом долго не могла заснуть, а наутро обнаружила, что на улицу Великих Небес упало большое дерево.

Поскольку Восстанавливающиеся Службы нашел ее игру расслабляющей, он попросил ее присутствовать на полуденных собраниях и плести нежные сунтрэи, пока он изучал доклады, которые конная полиция привозила из отдаленных районов, префектур и от окружных чиновников. Таким образом, ей досталась роль музы на встречах руководящего персонала.

Ни одно решение в блеске Йенлуши не считалось окончательным без одобрения императора: ни смертный приговор убийце в Вустершау, ни фестиваль в Ксампстедшау, ни список кандидатов на прохождение имперских экзаменов. Шесть министров тщательно изучали каждое дело и представляли выводы, распечатанные в трех экземплярах.

Сунтрэй должен был усыплять слушателей. Мéарана удивлялась, почему император счел это необходимым. Само рассмотрение дел могло повергнуть в кому.

Выводя заученные мелодии, девушка узнала, что у каждого чиновника имелась квота на отклоненные решения. Число могло возрастать для особо нерадивого чиновника, но сокращаться — никогда. «Если все решения будут приниматься, — объяснил Морган Чен-ли, провожая ее из дворца, — чиновники станут превышать свои полномочия, определенные правом рождения и экзаменами. Поэтому совет может отклонить какой-нибудь проект просто ради урока смирения».

Сам Восстанавливающиеся Службы несколько раз отклонял решения совета, как Мéарана сочла, по тем же причинам. Как-то раз император поставил запрет на «привилегию инь» для дочери министра Всего Естественного. «Инь» была привилегией уклонения от экзаменов на получение места в иерархии. Судя по всему, она существовала для детей чиновников, поскольку на лице министра промелькнуло раздражение.

Гранд-секретарь заметил это и отрывисто бросил:

— Пять ударов! Сыновняя непочтительность!

Пристав, стоявший у стены с длинной палкой, вытянулся по стойке смирно, но Восстанавливающиеся Службы, оторвавшись от чтения очередного доклада, произнес:

— Отставить, пожалуйста. Императорское помилование.

— Я испугалась, — призналась арфистка Фудиру, когда сей достойнейший явился из терранского Закутка слегка униженный, но сильно просветленный, — по крайней мере, чуть-чуть.

Они встретились в номере Фудира в отеле «Сердитая гора». Мéарана сидела на удобном диване, пока человек со шрамами разглядывал свое лицо в зеркале.

— Кого? Твоего юного императора? — Фудир наложил пластырь на порез над левым глазом, поморщившись от жжения.

— Не столько его, сколько за него. Каждую его прихоть тут же выполняют. Во что это может превратить душу человека? Все пресмыкаются перед ним. Человеку не идет на пользу, когда перед ним пресмыкаются.

— Вероятно, ему лучше, — заметил Донован, — чем тем, кто должен пресмыкаться.