Читать книгу "Последний полицейский - Бен Уинтерс"

– В отделе кому ты подчинен?

– Э… по-моему, никому. Теоретически, главконстеблю Ордлеру. Сержант Стассен попал в списки «бегунов», кажется, еще в ноябре, раньше, чем меня повысили. А новое назначение задерживается.

– Да, – вздыхает Дотсет, – так и есть. Задерживается. Не хочу тебя обидеть, дружок, но, коль охота тебе копать это дело, так и копай, черт возьми.

2

– Питти живой.

– Нет.

– Да я же недавно с ним виделся. Всего пару дней назад. Вроде бы во вторник вечером.

– Нет, сэр, не виделись.

– А по-моему, виделся.

– Это был вечер понедельника, сэр.

Я стою под раздвижной металлической лесенкой, прислоненной к стене приземистого каркасного домика с острой крышей из мягкой черепицы. Я запрокинул голову, сложил ладони рупором и ору сквозь легкий снежок. Дж. Т. Туссен, безработный строитель и каменщик, настоящий великан, уперся тяжелыми башмаками в верхнюю ступеньку лестницы, навис основательным брюхом над водостоком крыши. Я пока не вижу полностью его лица – только нижнюю четверть с правой стороны, обращенную ко мне и отороченную воротом синего свитера.

– Вы заезжали к нему на работу в понедельник утром.

Туссен бормочет: «Да ну?» – а громко выдает вовсе невнятное вопросительное «Оу!».

– Да, сэр. На своем красном пикапе с американским флажком. Там внизу ведь ваш грузовик?

Я машу рукой в сторону подъездной дорожки, и Туссен кивает, опершись на водосточную трубу. Основание лесенки вздрагивает.

– Ох, – кричит он с крыши, – вот ведь черт! Повесился?

– На вид похоже. Вы бы не могли спуститься?

Дом уродливый. Деревянный, кособокий, кривой, как втоптанная в грязь мыльница. Во дворе один-единственный старый дуб поднял к небу кривые сучья, словно арестованный руки, за углом видны собачья будка и нестриженые колючие кусты вместо оградки. Туссен спускается. Металлическая лесенка опасно раскачивается. Вскоре он уже стоит передо мной в толстом свитере с капюшоном и тяжелых рабочих башмаках, из мощного кулака торчит строительный пистолет. Туссен с головы до ног оглядывает меня, наше дыхание собирается ледяными облачками.

Люди верно говорили: большой человек, большой и крепкий, с тяжелыми мышцами футболиста. Это не жир, а сталь, и похоже, если придется, он сумеет и бегать, и прыгать. И сбить противника с ног, если надо. У него не голова, а гранитная глыба. Мощный выступающий подбородок, широкий лоб, жесткая кожа в рытвинах.

– Я детектив Генри Пэлас, – представляюсь я. – Из полиции.

– Да ну? – удивляется он, а потом вдруг делает широкий шаг на меня, дважды резко вскрикивает и хлопает в ладоши. Я отскакиваю и неуклюже хватаюсь за кобуру.

А он просто позвал собаку. Туссен приседает на корточки и протягивает руку навстречу собачонке. Судя по кудряшкам белой шерсти, это отродье пуделя.

– Привет, Гудини, – приговаривает Туссен, – привет, мальчик.

Гудини трется мордочкой о его мясистую ладонь, я тем временем кое-как прихожу в себя и перевожу дыхание. Этот здоровяк смотрит на меня снизу вверх и усмехается, он видит – я точно знаю – меня насквозь.

* * *

Дом и внутри уродливый и тусклый, с мутно-желтой штукатуркой на стенах. Из украшений только полезные, вроде часов, календаря, открывашки для бутылок, привинченной на кухне к дверному косяку. Маленький камин забит мусором и пустыми бутылками из-под импортного пива. Дорогое удовольствие, когда даже по распоряжению о контроле над ценами максимальная цена на простенькие марки – 21,99 за упаковку, а на черном рынке берут много больше. Когда мы проходим мимо, из груды выкатывается нам под ноги бутылка «Роллинг Рок».

– Итак, – начинаю я, доставая тетрадку и ручку, – где вы познакомились с Питером Зеллом?

Туссен, прежде чем ответить, закуривает и неторопливо затягивается.

– В начальной школе.

– В начальной школе?

– На Брокен-Граунд. Чуть дальше по этой же улице. Куртисвиль-роуд.

Он запихивает свой пистолет в ящик для инструментов, а ящик ногой задвигает под диван.

– Хотите, так садитесь.

– Спасибо, не буду.

Туссен тоже не садится. Он обходит меня и вваливается на кухню. Сигаретный дымище окутывает его голову, как дым из пасти дракона. На каминной полочке стоит точная модель Ньюгэмпширской ратуши шести дюймов в высоту, со всеми деталями. Белый каменный фасад, золоченый купол, крошечные гербовые орлы на вершине.

– Нравится? – Туссен возвращается, держа за горлышко бутылку «Хайнекена», и я торопливо ставлю модель на место. – Мой старик делал.

– Он художник?

– Он умер, – отвечает Туссен и откидывает купол ратуши. Оказывается, внутри пепельница. – Но да, и художник. Кроме всего прочего.

Он стряхивает пепел в перевернутый купол и выжидающе смотрит на меня.

– Значит, в начальной школе, – подсказываю я.

– Угу.

Со слов Туссена, они с Питером Зеллом со второго по шестой класс были лучшими друзьями. Оба не пользовались популярностью. Туссен из бедной семьи, получал бесплатные завтраки, приходил каждый день в одной и той же дешевой одежонке. Зелл был благополучным, зато болезненно неловким и обидчивым, прирожденная жертва. Вот два маленьких чудика и заключили союз. Играли в пинг-понг в красиво отделанном подвале дома Зеллов, гоняли на великах по холмам вокруг больницы, играли в «Подземелья и драконы» в доме, где мы теперь разговариваем. Летом они уезжали за пару миль к югу, на карьер на Стэйт-стрит за тюрьмой, раздевались до трусов и ныряли, плескались, макали друг друга с головкой в холодную чистую воду.

– Знаете, – заключает Туссен, улыбаясь и с удовольствием допивая пиво, – как все ребятишки.

Я киваю, записывая, и с любопытством представляю своего страховщика мальчишкой. Бледным подростком в очках с толстыми стеклами, аккуратно складывающим одежду на берегу. Молодая версия прилежного и кроткого исполнителя, каким он стал со временем.

Потом Джей-Ти с Питером понемногу разошлись, как и следовало ожидать. Подростком Туссен стал крутым, отчаянным парнем, научился приворовывать по магазинам диски и пиво, курил красные «Мальборо», а Зелл остался заперт в жестких, неизменных границах собственной личности, жесткой, тревожной и упрямой. В старших классах они едва кивали друг другу в коридорах, потом же Туссен бросил школу, а Питер получил аттестат и поступил в колледж, они двадцать лет не общались.

Я записал все это, а Туссен, допив пиво, забросил бутылку в камин, на груду старых. Должно быть, в стыках блоков, из которых выстроен дом, есть щели, потому что в паузах разговора слышится свист и завывания: разгулявшийся на улице ветер усиливается, прорываясь внутрь.