Читать книгу "Пляжный клуб - Элин Хильдебранд"

Доктор кивнул, и Лео ушел следом за ним по коридору. Вернулся он через несколько минут с Коулом на руках. Мальчик смотрел перед собой широко открытыми глазами, его густые ресницы подрагивали, и он сосал палец. Тереза вздохнула с облегчением.

Билл не ложился, дожидаясь ее прихода.

– Скажи мне одно, – с порога начал он, – нас засудят?

– Нет, – ответила Тереза.

– Хорошо. Знаешь, у них адвокатское семейство. Я разнервничался. Только проснулся, увидел сандвичи, еще подумал, а с чего это я вдруг ем один, решил позвонить Тайни. Представляешь, сквозь сон даже сирен не расслышал. – Он взял Терезу за руку, и она опустилась на пол перед его креслом, чтобы ему удобно было массировать ей плечи. – Ужас какой-то, да?

– Бывало и хуже, – проговорила Тереза. – Я, правда, успела перепугаться. В общем, с мальчиком ничего не случилось, так что все скоро придут в себя.

– Еще бы, пережить такое – вмешательство Терезы Эллиотт, – поддел ее Билл.

Больше всего на свете в тот момент Тереза жаждала возвращения Сесили. Хотелось увидеть дочку, узнать, что с ней все в порядке, что она в безопасности. А еще хотелось как следует выспаться.

– У нас завтра четырнадцать выезжающих, – напомнила Тереза. – И всего три горничные. И еще завтра День памяти павших.

Утром он нежно и трепетно любил Терезу. Целовал ее веки, из-под которых сочились слезы. Она прижималась к нему, и, когда Билл вошел, ее всхлипывания утихли. Вот уже тридцать лет Тереза была верной женой Билла, а он все никак не мог поверить, что любовь бывает такой необъятной. В то утро любовь смешалась с горечью утраты.

– Я люблю тебя, – сказал Билл.

– Я знаю.

Один час в постели – и словно гора с плеч упала, груз тяжких воспоминаний, что они так долго носили в себе. Хотя Билл, наверное, в одиночку нес всю тяжесть этой боли, которая с годами у Терезы меркла, увядала. По крайней мере он очень сильно на это надеялся.

Двадцать восемь лет назад Терезе было тридцать, Биллу тридцать два. Тереза носила их первенца, шел восьмой месяц. Билл работал под началом отца в «Пляжном клубе». Номеров тогда еще не было, хотя Билл с Терезой уже собирались повидаться с архитектором и предложить Большому Биллу мысль: совместить «Пляжный клуб» с отелем.

Они хотели, чтобы из номеров открывался вид на океан. Их грела мысль, что они делают это для будущего ребенка. Приятно было помечтать о том, как отель перейдет по наследству к их сыну.

Что случилось потом, никто так и не смог объяснить. Тереза поехала в город пройтись по магазинам, и вдруг живот пронзила острая боль. Опершись о буфетную стойку в аптеке Конгдона, она позвонила врачу. Тот отшутился, посоветовав поменьше трястись в джипе по булыжной мостовой. В ту ночь Тереза попросила Билла пощупать ее живот, посмотреть, толкается ли ребенок. «Скажи, что ты чувствуешь, как он толкается!» Билл положил ладони на ее голый живот и потер его, словно хрустальный шар. Он даже услышал гулкие удары, чуть позже поняв, что это колотится сердце Терезы. А больше ничего.

Посреди ночи Тереза позвонила врачу, и тот согласился принять их в больнице. Биллу запомнилось, как они ехали. Ни «Скорой помощи», ни сирен. Просто тихие и тягостные минуты в собственной машине. Билл представлял себе, как он извинится перед доктором Стивенсоном за то, что без всякой причины вытащил его из постели. «Понимаете, это наш первый ребенок, и мы чуть-чуть перенервничали».

Однако извиняться не пришлось. Ребенок был мертв. Доктор Стивенсон вызвал искусственные роды, и тринадцать часов Тереза тужилась. Билл стоял рядом, и оба плакали. Тереза кричала: «Так не честно!» Билл надеялся – Тереза, наверное, тоже, но Билл этого так никогда и не узнал, – что врач ошибся и ребенок жив. Тереза била руками по железным перилам кровати, стараясь причинить себе боль. «Так не честно!» – кричала она, и никто – ни Билл, ни медсестры, ни даже врач – не пытался убедить ее в обратном.

Это был мальчик. Превосходно сложенный ребенок, нормально развившийся маленький мальчуган. Только кожа у него была серого цвета, и сам он был холодным на ощупь, когда Билл взял его на руки. Медсестра вышла, оставив родителей с младенцем, и разрешила Биллу держать его на руках, сколько вздумается. «Так вам будет легче», – сказала она. Билл с Терезой оба держали его на руках. Держали по отдельности, держали вместе, на несколько минут став полноценной семьей.

Вот и теперь, спустя двадцать восемь лет, лежа с женой в теплой постели, Билл по-прежнему помнил, каково это – держать на руках мертвого сына. Они назвали его Вильям-Тереза Эллиотт и похоронили на кладбище на Сомерсет-роуд, хотя до той поры всех членов его семейства кремировали. О кремации они не могли и помыслить. Что от малыша останется? Горстка пепла, которую тут же развеют по ветру?

После похорон Билл дал себе клятву каждое утро заниматься с Терезой любовью. Поначалу ему приходилось заставлять себя, он двигался словно робот. Ему было страшно, что она вновь забеременеет, и страшно, что этого больше не случится никогда. В любом случае, он считал это лучшим способом доказать свою преданность, и ежедневные занятия любовью стали естественными, как просыпаться, как открывать глаза.

Десять лет спустя, когда Терезе исполнилось сорок, а Биллу сорок два и он распрощался с надеждой обзавестись детьми, Тереза вновь забеременела. Девять месяцев ожидания превратились в девять месяцев молчаливого страха. И в итоге у них появилась Сесили, маленькая рыжеволосая бестия, которая брыкалась и вопила. В общем, была жива.

Тереза встала с кровати и вытерла набежавшие слезы.

– Я его по-прежнему люблю. Я помню нашего малыша.

– Да, – сказал Билл. – Я тоже.

Он полежал в постели еще несколько минут, прислушиваясь к звукам льющейся воды из душа, и прошептал:

Поэтому пугаете напрасно

Тем, что миры безмерны и безгласны,

И небеса мертвы. Здесь. За дверьми,

Пространства столь же пусты и ужасны…[4]

– «Столь же пусты и ужасны», – повторил он.

Билл всей душой любил жену и дочку, любил так, что его распирало изнутри. И все же время от времени он ощущал какую-то пустоту. Сына бы ему, сына. Вот бывало, смотрит на Мака, когда тот смеется, запрокинув голову, или сказанет что-нибудь этакое, и тут же пронесется мысль: «А ведь на его месте вполне мог быть мой сын. Это он ремонтировал бы светильник. Мой сын. А почему бы Маку не стать мне сыном?»

В День памяти павших Мак крутился как белка в колесе. Ни минутки свободной не выдалось, чтобы подумать о родителях. Впрочем, он их и так никогда не забывал. Однажды, на ночь глядя, Марибель спросила: «А если бы тебе предложили возвратить их на час, ты бы согласился?» Мак ничего не ответил, только молча отвернулся к стене. Его снедала тоска. Как же не хотеть, чтобы родители восстали из небытия! Заглянуть им в глаза и сказать, как сильно по ним соскучился. Но даже если бы такое и было возможно, он все равно не решился бы, ведь рано или поздно их придется отпустить. Сознательно лишиться во второй раз.