Читать книгу "Дело о чертовом зеркале - Георгий Персиков"

* * *

– Ей-богу не знаю, ваше благородие, клянусь честью! – несчастный газетчик Рабинов опять всхлипнул. – Пальцем я не трогал ни лорда, ни его боксера!

– Честью клянешься, шельма! Знать не знаешь, щучий сын! А нат-ко вот тебе еще! – и краснорожий Радевич отточенным движением приложил бедному Рабинову под дых. – Я тебе покажу, твою мать, понимаешь меня, да, понимаешь? – и сунул журналисту кулак под нос.

Была у Радевича такая манера вести допрос. Прямо на месте усидеть не мог, сразу прибегал к рукоприкладству, ну что тут делать. Уж и жаловались на него кому только можно, и полицмейстер Мамонтов его пытался по-товарищески урезонить, да все впустую. Я, говорит, для государственной надобности ничего не пожалею. Ради отечества, говорит, себя положу. И знай себе мутузит.

А однажды вышел с ним пренеприятнейший казус. Приехал в полицейское управление Старокузнецка какой-то проверяющий из Петербурга. Никого из старших чинов не застал, решил дождаться, ну и расположился на свою беду в допросной. Полицейское и жандармское управления находились в одном здании и начальники их, Мамонтов и Радевич, каждый день вместе чаевничали. Так вот, пошел Радевич к мамонтовским за бубликами. Идет обратно, видит – в допросной человек сидит. Ну, он, недолго думая, и решил помочь коллегам с дознанием, как он это уже неоднократно проделывал. Зашел в допросную и, по обыкновению, сразу решил все показания из «арестанта» выбить. В общем, отметелил он несчастного ревизора так, что того этим же вечером срочным поездом увезли обратно в Петербург, в госпиталь, с переломами ребер и многочисленными ушибами внутренних органов.

Мамонтов, конечно, на людях-то Радевича всячески журил и порицал, но в приватной беседе очень благодарил и обещал любое содействие перед вышестоящим начальством. Кстати говоря, ревизор этот ведь мог запросто на Мамонтова и накопать. Рыльце-то у всех в пушку.

А Радевича за тот случай сначала понизили в звании, влепили выговор, лишили наград и уменьшили жалованье. Ну а потом за служебное рвение, да и не в последнюю очередь стараниями Мамонтова, почти все вернули, только вот из подполковников он все никак обратно в полковники прыгнуть не мог. И очень из-за этого переживал.

Теперь вернемся к саратовскому журналисту Рабинову. Полицейские, еле вырвав его из рук разъяренных краеведов, направили в околоток, а оттуда, согласно указанию Торопкова, доставили в полицейское управление. Упитанный вахмистр по фамилии Вышнюк, прихлебывая чай с мармеладом, долго выспрашивал рабиновские фамилию с именем, дату и место рождения, род занятий и так далее. Все заносил в большую тетрадь, медленно и обстоятельно. Потом газетчика увели-таки в холодную поджидать следователя для допроса, а Вышнюк встал, подлил себе кипятку из самовара, взял еще мармелада, полюбовался подушечкой с вышивкой – «думкой», которую ему своими руками сделала жена, чтобы удобнее сидеть было, снова сел за стол, с любовью посмотрел на фотографическую карточку молодой супруги, а затем углубился в чтение книги «О пользе гимнастических упражнений и купания в ледяной воде».

Отоспался газетчик в холодной, попросился выйти по естественной надобности. На обратном пути завели его в допросную, велели дожидаться дознавателя.

Полковник Мамонтов, как уже известно читателю, бросил все силы на дело об убийстве Стрыльникова и, соответственно, никаких распоряжений относительно назначения дознавателя не отдал. Так бы и куковать несчастному Рабинову одному в допросной, если бы, на его беду, Радевичу не вздумалось именно в это время пойти попробовать вышнюковского мармеладу.

А дальше – как всегда. Увидел в допросной человека, но теперь уж перестраховался. Узнал у Вышнюка, что к чему, да и давай проводить допрос первой степени с пристрастием.

– Давай, выкладывай, иудейская гнида, как дело было, а то я об тебя уже все кулаки отбил, и так далее, – была у Радевича такая привычка, «и так далее» это везде пихать, к месту и не к месту.

– Да я ж уже имел честь докладывать вашему высокопревосходительству, – Рабинов от страха напутал с титулами, но Радевича это несколько успокоило, – что я давно крестился в православную веру!

– А, жид крещеный – что вор прощеный! Ну, говори, скотина, зачем хотел погубить лорда?

– Да я его и пальцем не тронул! А направили меня от газеты из Саратова на выставку в музей. Взял я короткое интервью у лорда, да тот одни общие слова сказал: мол, удивительно, интересно, да все прочее… Так мне ведь надо сенсацию делать, а то редактор семь шкур спустит…

– Так, ну а дальше? – Радевич придвинулся вплотную к писаке, и тот зажмурился. – Дальше-то что, а ну говори, свинья!

– А дальше, – Рабинов протер свою плешь грязно-полосатым, в цвет сюртука платком, – решил я покурить на улице, думал, что же написать про эту выставку, чтобы со службы меня не поперли. Огонька еще у извозчика спросил, у мордатого такого, в красной поддевке. Все меня там видали, ваше высокоблагородие! Тут слышу, шум, грохот, трах! Бабах! Дверь открылась, и вываливается лорд Мак-Роберт собственной персоной! Ну тут грех, конечно, за мной, что не помог я старику. Да только сразу подумал – вот она, сенсация! Скорей подбежал к ваньке и сказал, чтобы гнал во весь опор на телеграф! И это все видали, и не только извозчики. Был там и этакий купчина здоровый, из гостей, он тоже уезжал, в ресторан «Монмартр», – вот и у него можете спросить…

После этих слов Радевич сглотнул, а газетчик продолжил:

– У нас-то, знаете как, у газетчиков: кто первый – тот и на коне! Отвыкли мы от человечьих отношений-с…

– А вот привыкай теперь к таким отношениям, щелкопер чертов, – и Радевич влепил газетчику еще одну зуботычину, но теперь уж не сильную, а так, для порядка. – Когда говорил ты с его светлостью английским лордом, что видел, что слышал? Не крутился ли кто рядом? Вспоминай, тупая твоя голова!

– Да не помню я ничего, ваше высокопревосходительство!.. – Радевич поднял было руку для еще одной затрещины, да ошибка с титулами снова выручила незадачливого бумагомараку. – А-а, погодите, был там один! Вышел вслед за мной из кабинета директора, да точно так и стоял рядом с лордом!

– Как выглядел, как был одет? Особые приметы?

– Да как приказчик! Я сразу решил, что он, видать, из бакалейной лавки, харчи для банкета притащил, а директор с ним в кабинете рассчитывался. И приметы были: щетина, и усишки мерзенькие, и полотенцем рожа обмотана. Флюс у него, видать, был, аж перекособенило всего. И это, это, ваше высокоблагородие, он ведь, как лорд вывалился, тоже сразу прыг в коляску и укатил! Сразу за мной, только поехали они в другую сторону, за купцом этим! Стрыльников, Стрыльников! Вот как его звали, я запомнил! Спросите у него, он видал, как я на улице стоял…

Тут Радевич услышал в коридоре топот ног, и в его голове зародились сомнения, что ему удастся добиться от писаки признательных показаний. Он сунул ему под нос свой кулачище и прошипел:

– Ежели не сознаешься, запорю! – и ткнул несчастного костяшкой указательного пальца прямо в солнечное сплетение. Рабинов засвистел, как рыба, извлеченная из проруби, и обмяк на стуле.