Читать книгу "Близнецы. Завещание сына - Андрей Анисимов"

Снежок в овражке, где лежал труп обнаженного мужчины, немного подтаял, но не до конца. Сыскная овчарка Рекс резко потянула в сторону проселка, добежала до высокого забора, с интересом обнюхала узкий лаз под досками и принялась брехать на соседнюю с охраняемой Тихоном Глуховым дачу. Сыскники бросились туда и обнаружили четкие оттиски собачьих лап. Их спецы заметили и рядом с телом. Впрочем, к преступнику бросок Рекса отношения не имел, это был сугубо кобелиный интерес к голосистой темно-рыжей красавице Берте.

Осмотрев волосатое тело усопшего, следователь Митяев и криминалист Соколов сделали логичный вывод, что труп лежал тут еще до снегопада. Специалистов удивило отсутствие хоть каких-нибудь примет, объясняющих его появление в этом месте. Недавно наследил своими сапожищами Тихон Глухов. Автор скорбной находки уже дал показания и топтался возле калитки дачи, демонстрируя те самые сапоги, что оставили свежие следы. Они заканчивались в двух метрах от тела, подтверждая рассказ сторожа. Следователь Митяев предположил, что тело привезли на машине и сбросили с тянувшегося рядом с овражком проселка. Следов автомобильных протекторов на глине имелось множество. Но долгий дождь, а потом тающий снежок мешали определить время их появления – глина окончательно раскисла и поплыла. Пока эксперты трудились в овражке, следователь решил опросить владельцев близлежащих дач. По словам Глухова, соседские дачники в октябре жили в городе и наезжали только по выходным. Обитаемой оставалась лишь дача дипломата Дорохова.

– Туда ходить без толку. Там кроме легавой Берты одна престарелая родственница жены хозяина, – предупредил Тихон Андреевич. Но Митяев настоял.

Глухов открыл калитку, и они ступили в дикий заброшенный сад. Ворох опавших листьев и еще не растаявший снежок прятали от глаз дорожку к дому. Митяев чувствовал, как его кожаные штиблеты начинают набирать воду. Это было весьма неприятное ощущение. Раздражала и собака. Берта следовала за ними на расстоянии нескольких шагов и злобно брехала.

– Не люблю легавых, живность мучают, – вздохнул Глухов.

Милиционер сердито покосился на сторожа, но, поняв, что в слово «легавых» тот не вложил обидного подтекста, двинулся дальше. Возле крыльца сторож остановился и еще раз предупредил Митяева:

– Зря идете. Бабка плохо видит и не совсем нормальная.

– Попытка не пытка, – рассудил следователь.

Проникать в помещение пришлось через застекленную множеством узорчатых окошек холодную террасу. Замками в доме не пользовались. Глухов открыл дверь и пропустил милиционера внутрь. Митяев попытался вызвать хозяйку, но та не откликалась. Занавешенные шторами окна едва пропускали свет. Они прошли по темным комнатам, миновали кухню с множеством банок, баночек и сковородок, заглянули в чулан, но хозяйку так и не нашли. И, лишь открыв дверцу в последнюю не исследованную каморку, обнаружили в кресле-качалке закутавшуюся в плед старуху. Бабулька читала журнал «Новый мир» за семьдесят шестой год. У ее ног стоял электрический обогреватель.

– Серафима Игнатьевна, это товарищ из милиции. Он хочет с вами поговорить, – крикнул Глухов, наклонившись к старухе. Та повернула голову, изучила вошедших через толщенные линзы очков и отвернулась.

– Здравствуйте, я следователь Митяев из одинцовского отдела МВД. Хочу задать вам несколько вопросов. Рядом с вашей дачей убили человека. Вы случайно не заметили ничего подозрительно прошлым вечером?

– Нет, мы дачу не продаем. Всего хорошего, – не отрываясь от журнала, изрекла хозяйка.

Митяев с Глуховым переглянулись.

– Я же предупреждал, – напомнил Тихон Андреевич.

– Да, пожалуй, не стоило ее тревожить, – шепотом согласился следователь.

– Вы меня отнюдь не тревожите. Но дачу мы не продаем, – повторила пожилая дама. Видимо, слух у нее выборочно был не так уж плох.

Митяев поспешил удалиться. Неутомимая Берта дотащилась с ними до калитки, продолжая брехать вслед визитерам. Покинув участок, следователь отпустил сторожа и вернулся в овражек. Медэксперт Злотников на глаз установить причину смерти не смог:

– Ни ран, ни других повреждений. Могу только предположить: этот парень скончался менее суток назад, возможно, его отравили. Но для более точного заключения нужны вскрытие и лабораторная экспертиза.

Через десять минут следственная бригада собралась в микроавтобусе. Милиционеры составили акт, достали из портфелей термосы, бутерброды, с удовольствием перекусили и, дождавшись труповозки, с чувством людей, сделавших свое дело, отправились восвояси. На обратном пути одинцовские менты не упустили случая еще раз подивиться южной, столь нелегкой на фоне подмосковного предзимья пестроте одной дачи. Они еще не знали, что это, так сказать, «Пепсеты» грузинского президента Российской Академии художеств Зураба Церетели.

Гул моторов смолк, в поселке воцарилась тишина. Даже Берта наконец угомонилась. Глухов облегченно вздохнул и вернулся в дом. Показания с него сняли, подпись он поставил, таким образом, гражданский долг был им исполнен. Пообедав консервами прямо в банке, разогретыми на газе, Тихон Андреевич стер мокрой тряпкой грязь, оставшуюся на полу после посещения милиции, и посмотрел в окно. Тучи понемногу расползлись, и красноватое, по-осеннему грустное солнышко залило сад. Всю предзимнюю подготовку на участке сторож давно завершил, но солнышко манило из дома. Глухов натянул резиновые сапоги и вышел на улицу. Он сам не знал почему, но ноги понесли к овражку. Тихон Андреевич обошел место происшествия, и его внимание привлекло нечто, блеснувшее в лучах солнца. Старик нагнулся и поднял самопишущую ручку. Эта была обычная ручка, но ее украшали две белые буквы СК на темно-синем боку, а под ними – припечатанное серебряной краской слово «Забо…». Последние буквы стерлись. Глухов покрутил находку в руках и убрал в карман. Звонить снова в милицию и сообщать о такой мелочи он посчитал несерьезным. К тому же ручка валялась метрах в десяти от злополучного овражка, ее мог потерять кто угодно. Он немного погулял, вернулся домой и вывел на листке календаря: «Протопелин». Получилось красиво. Найденная ручка прекрасно писала густой черной пастой.

– Ты каждый день будешь возвращаться в это время? – спросила Надя, прижимаясь виском к колючей щеке мужа. Ерожин смотрел на жену и сиял от счастья.

– Не знаю, Надюха. Я всего второй день на службе.

Только обняв Надю и детей после недолгой разлуки, он до конца ощутил, насколько соскучился по ним. Лена и Ванечка, заметно за лето подросшие и черные от самарского солнца, как два папуасика, носились по комнате, громко топали и издавали победные крики. Надя тоже загорела и стала еще красивее». При смуглой коже ее белые волосы смотрелись, как изощрение модных парикмахеров.

– Давай положим их спать? – с просящей интонацией предложил Петр Григорьевич. Ему не терпелось получить жену.

– Они дрыхли в самолете. Попробуй их теперь загнать в постель, – понимающе улыбнулась Надя. Ей самой хотелось близости мужа, но материнское сердце призывало к терпению. – Пошли, покормлю тебя ужином.