Читать книгу "Обреченный на бой - Роман Злотников"

— Знаешь, мне хотелось еще раз взглянуть на тебя, ты — лучшее, что было в моей жизни. Я знала, что у тебя живет эта маленькая сучка, но так боялась потерять тебя, что молчала. Но, боги, как мне хотелось выцарапать ей глаза. — Она опять закашлялась, утерла кровь с подбородка, у нее были отбиты все внутренности. — Да и потом, мне было наплевать, что со мной будет. Раньше я жила, как священный пес: кормежка и сон, иногда мужик, правда самый грязный и противный, потом появился ты… Я знаю, ты тоже делал это за кормежку и сон, но ничего лучше у меня уже не будет, а если самое лучшее, что могло произойти с тобой в этой жизни, уже произошло, зачем жить дальше?

Грон прикрыл глаза. Черт возьми, Тупая колода — толстая, тупая, вонючая бабища… Он полный кретин — она же любила его! Он почувствовал, как ярость растекается по жилам, освежает и наливает злобной, бешеной силой измученные мышцы. Первосвященник опять начал что-то возвещать, но Грон его не слушал.

— А что с Зеленоглазой? — Он понимал, что этот вопрос доставляет ей боль, но не мог не спросить.

Она грустно улыбнулась.

— Я знала, что ты о ней спросишь. Не беспокойся, она со своей хозяйкой бежала из Тамариса. Три дня назад, когда начали громить жилища гетер. Сегодня в Тамарисе не осталось ни одной гетеры.

— А как же храмовые?

— Над ними натешилась толпа, а то, что от них осталось, сбросили в рабские ямы. Я благодарила бога, что такая уродина, толпа не разбирала, кто гетеры, а кто просто хорошенькие. Многие плакали над своими красивыми дочерьми, которым, к несчастью, довелось оказаться на улице в тот день. Да и нищим не повезло — никто не разбирал, заггр это или не заггр…

Тут Грон почувствовал, как его хватают за руки и поднимают на ноги. Извернувшись, он бросил взгляд на Тупую колоду: она не держалась на ногах, двоим стражникам ее удержать не удалось, подбежали еще двое. Всех пятерых приговоренных подтолкнули к самому краю. Толпа внизу ревела в экстазе. Первосвященник сделал шаг вперед и вновь поднял руки. На этот раз ему пришлось стоять так довольно долго.

— Возлюбленные дети Сама и Ома, так покажем же богам нашу верность, вознесем хвалу, и да простирается их охраняющая рука над нашими домами!

Последовал новый взрыв криков. Когда он поутих, Первосвященник повернулся к узникам.

— Пусть же сам народ возвестит предателям и богохульникам их судьбу. — Он упер указующий перст в первого из осужденных жрецов. — Агион, верховный жрец Сама, помысливший предать Отца своего, коему должен был служить во благо народа Тамариса, — наказание ему?

И толпа на площади заорала:

— СМЕРТЬ!!!

Первосвященник взмахнул рукой, и стражники толкнули избитого старика вниз, в загон к священным собакам. Толпа ревом сопровождала весь полет, а когда собаки набросились на упавшее тело, рев перешел в визг. Пока жертва шевелилась, неуклюже пытаясь оттолкнуть оскаленные пасти, толпа бесновалась. Но вот все затихло, и Первосвященник вновь повернулся к узникам. И вновь зазвучал над площадью его торжествующий голос.

— Гонон, верховный жрец Ома, сомысленник и сообщник Агиона, — в голосе Первосвященника усилились гневные нотки, видимо, Гонона он ненавидел больше, чем Агиона, — тварь, осквернявшая священное пламя, дабы боги-близнецы не смогли подать знак смиренным детям своим…

Он не успел даже закончить обвинение, как толпа заорала:

— СМЕРТЬ!

И еще одно тело полетело вниз. После очередного взрыва воплей Первосвященник продолжил:

— Согей, старший заггр, чужеземец, прижившийся на земле Тамариса и обиравший со своей стаей лентяев и обманщиков доверчивых детей богов-близнецов, какая будет кара ему?

На этот раз крики «смерть» звучали гораздо тише, заггры были чем-то вечным, неизменным и, после того угара смертей и разрушений, через который город прошел три дня назад, уже не воспринимались как угроза. Но толпа была разгорячена двумя первыми смертями, и заггр тоже полетел вниз. Первосвященник почувствовал спад энтузиазма толпы и решил побыстрее закончить:

— И чтоб умилостивить наших отцов и искупить слепоту и доверчивость, пусть примут ОНИ этих заблудших, кои в неведении, обманутые отступниками, сотворили страшное: подняли руку на глаза и уши богов — священных псов. Пусть идут к богам без злобы и зависти нашей, да простится им содеянное. — И Первосвященник, отступив назад, негромко сказал стоящему рядом седому жрецу: — Ты был прав, Заогон, хватило двух первых.

Тот кивнул, и в этот момент Грон почувствовал, как у него внутри словно лопнул пузырь сдерживаемой ярости. Он уперся руками в своих конвоиров, приподнялся, расставил ноги, потом резко согнулся — оба стражника, вопя от ужаса, полетели вниз. А Грон одним движением скользнул к строю жрецов.

— Значит, Заогон был прав? — Он вытянул руки, схватил Первосвященника и Заогона за шеи и прошипел: — Вы запомните этот день до конца своей жизни. — Потом расхохотался и заорал: — Вы просто не успеете его забыть!

Тут раздался крик Тупой колоды. Стражники, бросившиеся на помощь жрецам, просто спихнули помеху вниз. Грон мгновение провожал ее взглядом, а потом поднял побелевшие от ярости глаза.

— Весь ваш поганый город не сможет его забыть!

Он швырнул обоих жрецов, как тряпичные куклы. Те, вопя и кувыркаясь, полетели вниз, но Грон на них не смотрел, он шел вдоль смешавшейся толпы жрецов и стражников и хватал всех, кто попадался ему под руку. После того как четвертый стражник, кувыркаясь, полетел вниз, остальные бросились врассыпную. Грон окинул обезумевшим взглядом пустую площадку, притихшую толпу внизу, опустил глаза на рычащую свалку у подножия храма и улыбнулся, но так, что люди внизу у решетки отшатнулись.

— Вам мало? Ждите, я иду!

Он прыгнул вниз. Псы, занятые дракой из-за свалившегося на них богатства, не сразу осознали, что сверху прилетело еще что-то. А Грон зарычал и бросился к калитке в ограде. Стражники, стоявшие у калитки, испуганно отшатнулись. И Грон, просунув руки сквозь прутья решетки, со всей силы своей ярости надавил на засов. Тот затрещал. Опомнившиеся стражники бросились к нему, но было уже поздно. Бронзовые гвозди вывернуло, и калитка распахнулась. Священные псы, учуяв выход, оставили драку и с горящими глазами бросились в калитку. В толпе раздались крики ужаса, и люди брызнули врассыпную. Грон проводил взглядом собак и повернул обратно. Тупая колода была еще жива. Он положил руку ей на глаза и почувствовал легкое дрожание. Когда он убрал руку, она медленно открыла глаза. Губы шевельнулись, выдавливая еле понятные звуки.

— …Ыивой?

— Молчи. — Он накрыл ее губы пальцами. — Я посижу тут с тобой.

Она «кивнула» ресницами. В дальнем конце загона шевелилась какая-то фигура в окровавленном тряпье, из города слышались рычание и отчаянные вопли. Тупая колода вдруг открыла глаза и потянулась губами. Он наклонился к ней и услышал:

— Меня зовут Лигея, да хранят тебя боги-близ…