Читать книгу "Империя Наполеона III - Андрей Смирнов"

Республиканское правительство прекрасно понимало исходящую от одного имени принца угрозу, но сделать ничего не могло. Причина заключалась в слабости самого правительства. Один из многочисленных знакомых Я.Толстого после поездки по южным и западным провинциям Франции констатировал там «сильное и опасное брожение». «Везде речь идет о том, чтобы не подчиняться всемогуществу Парижа, — взволнованно сообщал он русскому агенту тайной полиции. — К республике там все относятся с отвращением; образуются тайные общества, стоящие за монархическое правление, и все предвещает гражданскую войну. Она неизбежна и будет гибельна вследствие опустошающего страну ужасного голода, который еще только начинается»{114}.

Да и сам Париж представлял печальное зрелище. По свидетельству очевидца, столица пустела с каждым днем, поскольку бизнес пришел в упадок, каждый день разорялось по нескольку десятков магазинов и лавок. «Это разрушение, безостановочно продолжающееся, все увеличивающееся в быстрой прогрессии, закончится к началу зимы превращением Парижа в город второстепенного значения, — предрекал Я.Толстой. — Та же картина наблюдается и в Лионе, Марселе, Бордо и во всех больших, недавно еще столь цветущих городах. Короче, вся Франция судорожно бьется под влиянием гибельного кризиса, и ее разорение, — естественное последствие республиканского режима, — является неизбежным. Естественно, что народ, видя угрожающую ему опасность, начинает жаждать перемены и перестает верить тем лживым обещаниям, которые нелепый режим, так тяжело тяготеющий над страною, не перестает расточать перед ним»{115}.

Вероятно, под лживыми обещаниями русский агент отчасти подразумевал бонапартистскую пропаганду, которая активно действовала среди рабочих, в том числе и в национальных мастерских. Тем временем количество рабочих в национальных мастерских выросло до 107 тысяч человек к июню месяцу. Временное правительство, создавая мастерские, хотело если и не разрешить социальный вопрос полностью, то хотя бы на время ослабить социальную напряженность в столице. Но, как справедливо отмечал А. Верморель, «июньское восстание парижских рабочих было результатом ошибок Временного правительства, его непонимания народных нужд, его слепого сопротивления социальным реформам, которые народ признавал необходимым последствием Февральской революции, и, наконец, результатом неосторожного, безответственного роспуска национальных мастерских, так как правительство совершенно не заботилось об уменьшении бедственного положения этих несчастных, выброшенных на улицу, которым предлагали на выбор высылку в Солонь или военную службу, — нищету или рабство»{116}.

Будучи хорошо информированным о состоянии дел в Париже, принц накануне июньского восстания пролетариата решает переждать в Англии бурю и тем самым избежать какой бы то ни было ответственности за репрессии. Отказавшись от депутатского кресла летом 1848 года, принц избежал ответственности за подавление июньского восстания, о подготовке которого ему было известно через своих агентов. В свою очередь, Кавеньяк и умеренные республиканцы запятнали себя кровью народа. Впрочем, еще неизвестно, как поступил бы сам Луи-Наполеон, окажись он на месте генерала. Ряд высказываний принца уже после подавления республиканцами восстания позволяет утверждать, что уж он бы заговорщикам точно не спустил и пошел бы до конца. Он говорил, что восстание было грозным и чуть было не одержало победы, потому что Францией управляло бездарное правительство. На будущее, на случай повторения подобного рода мятежей, принц даже разработал тактику действий: «…Если чернь воздвигает баррикады, мы также воздвигнем баррикаду против баррикады; шайкам плохо организованных рабочих мы противопоставим приученные к войне и дисциплинированные войска, и, несомненно, победа будет на стороне многочисленных войск и картечи. Что касается меня, — не без доли хвастовства заявлял принц, — то, конечно, я не стану спасаться из моего дворца через черный ход при виде нескольких тысяч уличных мальчишек и негодяев, как это сделал гнусной памяти король»{117}.

После июньских событий Луи-Наполеон после некоторого колебания решился вновь принять участие в избирательной кампании. Избранный 18 сентября во время довыборов в Законодательное собрание шестью департаментами и Парижем, принц, думая, что положение его достаточно упрочено этим избранием, на этот раз объявил, что считает своим долгом не противиться желанию избирателей. В целом общий итог выборов для него был более чем позитивный. Луи-Наполеон, как всем казалось, выступал в качестве национального кандидата, стоящего над партиями и различными политическими группировками{118}. Достигнутый успех позволял ему с оптимизмом думать о предстоящем референдуме по выборам президента. Однако его первое выступление в Собрании было крайне неудачно — его подвел иностранный акцент, который он приобрел, живя в Швейцарии, и аффективная манера держаться. Более того, он воздерживался от голосования по каким-либо вопросам и вообще старался хранить молчание. Вскоре он сделался предметом насмешек депутатов, которые сочли его поведение, мягко говоря, странным.

Нужно отметить, что Луи-Наполеон был избран в Учредительное собрание, когда оно уже заканчивало разработку новой конституции, а депутаты все еще находились под сильным впечатлением от июньских событий. В течение лета правые силы открыто группировались в Учредительном собрании и в столице: местом сбора стал комитет на улице Пуатье, где собирались монархисты всех мастей во главе с Адольфом Тьером[3], легитимистом Пьером Антуаном Берьером и Одиллоном Барро[4]. На его заседаниях также присутствовало большое число известных и влиятельных среди духовенства и нотаблей лиц. Влияние этого комитета было анонимным и распространялось через своих сторонников, которые были и в правительстве, и в Собрании, и в армии, и на местах в администрации; к этому надо также добавить влияние масонских организаций.

Правые были уверены, что только сильная власть может покончить с социальными претензиями трудящихся масс и не допустить повторения недавних трагических событий. В результате острая борьба развернулась по проблеме избрания президента: избирать его всеобщим голосованием или же его будут избирать народные представители. Поскольку кандидатура Кавеньяка была очень популярна среди представителей Учредительного собрания, главным образом так называемой партии «Насьоналя»[5], то Ламартин[6], опасавшийся конкуренции со стороны генерала, сумел переломить ход заседания и привлечь на свою сторону всех колеблющихся и нерешительных, которые проголосовали за избрание президента по результатам всенародного референдума. В качестве меры предосторожности против возможных претензий избранного всеобщим голосованием президента на установление режима личной власти республиканцы оговорили, что президент не может избираться на второй срок, и внесли в конституцию защитную и репрессивную процедуру (статья 68) на случай, если он предпримет попытку государственного переворота{119}. Таким образом, Луи-Наполеону была открыта дорога к власти, поскольку теперь его судьба более не зависела от воли Учредительного собрания, а только от народа, который видел в нем воплощение своих чаяний.