Читать книгу "Странник и его страна - Михаил Веллер"

Судя по напору, дальнобойщики задвинули хорошего левака. Их фуры загромождали всю обочину. А местное ГАИ выпивку приветствует. Это стоит пять рублей с человека. Если остановят и понюхают.

Чужой шальной достаток наводит на горькие мысли люмпен-пролетариев. Могли бы и обратить внимание на еще одного русского в этой туземной забегаловке. Могли бы и поинтересоваться, почему он пьет пустой чай. Это ж надо столько жрать!

Особенно раздражал лысый запорожец-единоличник. Помесь хряка с казаком. Он приволок дюжину шашлычков, на треху, значит. Большую лепешку и бутылку водки. И все это хмуровато истреблял за отдельным столом. Рабочая аристократия. Если бы взглядом можно было повредить здоровье, чума и холера спорили бы над его трупом.

Я купил в магазине четверть огромной белой ковриги за восемь копеек, наелся и лег отдыхать позади магазина. Да там и переспал ночь.

С рассветом по холодку шагать необыкновенно приятно. Хождение за три моря. Но мы еще дойдем до Ганга! К восьми я вышел на большую самаркандскую дорогу и стал ловить попутки.

В среднем встает одна машина из двадцати. Но был не мой день. Машины шли редко. И ни одной до Самарканда. Они подбрасывали меня по прямой кто двадцать километров, кто шесть, и сворачивали на свои проселки.

Высадки с пятой я запомнил разбито ползущую шаланду. Она осела, перегруженная рядами автомобильных двигателей в кузове. Потом мы ее обогнали, ее все обгоняли, потом меня опять ссадили, и она проползла мимо. Она перемещалась в пространстве, как борющийся с параличом Бармалей. Я перестал ей голосовать.

После десятой встречи она сбросила звук на нейтралке, прокатилась и встала. Шофер высунулся в правую дверцу и сделал жест:

– А ну, хлопец! Поди сюды! Ну иди, иди!

Я подошел. Он велел:

– А ну, сидай!

Я влез. Дверца захлопнулась с металлоломовским лязгом. Шофер воткнул скорость. Машина застонала, заныла, заскрежетала, и с воем умирающей авиабомбы стала медленно разгоняться до сорока километров.

За рулем сидел двенадцатишашлычный запорожец. Литой бритый кубик под пятьдесят. Он сосредоточенно смотрел вперед и сопел. Покосился и спросил:

– Много вас здесь сегодня?

– Кого – нас?

– Ну, як ты.

– Каких как я?..

– Ну шо ты придуряешься!.. – Он охарактеризовал мою бородку, серую застиранную куртку с серебряными пуговицами и рюкзачок.

Все мои силы уходили на борьбу со сладкой ухмылкой. Его встревожила галлюцинация.

– Вчера с хлопцами выпили, так седня голова болыть, – жаловался он. – Горилка дурная. А вы еще здесь кажные десять километров стоите. Ось уси як ты! Як суслики – встали и стоят. Человек наверно пятнадцать. Что ни полчаса – то стоит! Да шо у вас тут задумано?

– Комсомольская эстафета, – сказал я.

– Яка така эстафета?

– В Самарканд.

– Для чого?

– По местам исторической славы.

– А-а… Так а чого усих в один автобус не посадили, да и повезли?

– Я же говорю – эстафета!

– А-а… ну да.

Он думал.

– Еще вас много впереди?

– Нет, я самый передний был.

– Ну слава богу. А то я вже боятыся стал. Шо, думаю, за дило! Еду – стоит, и опять стоит, и опять! Выпил, може, много, так и немного. Може, с головой…

Машина задыхалась на затяжном двадцатикилометровом подъеме. Дорога перевалила прорубленные в ущелье «Ворота Тамерлана». Углубленный в похмелье шофер подвигал носом:

– Ты не чуешь? Как масло горит… или резина?

Он встал у арыка в вечерней тени, и вонючее пламя поднялось над задними колесами. Масло высохло, рессоры сплющились, раскаленные докрасна диски зажгли баллоны. Оглушительно лопнула первая покрышка.

– Бисов сын, одно горе от тебя! – вопил запорожец, швырнул мне второе ведро, мы плескали воду из арыка, уже встали в помощь двое с огнетушителями. Пламя сбили.

Закурили, осмотрели вчетвером, пришли к вывод у, что сменить только одну камеру, а на базе в Самарканде скаты есть, доехать можно.

– Я тебя больше не повезу, – отрекся запорожец. И обратился к «колхидчику» с огнетушителем: – Подвези его до Самарканда. У них тут эстафета. – И пробурчал в сторону: – Нехай теперь ты с ним помучишься.

Анекдот

Когда Самарканд был столицей великой империи, там таки было на что посмотреть. Пятьсот лет сильно меняют внешность. И Шер Дор, и Биби Ханум, и Гур Эмир блистали лазурной вязью и громоздились, как форпосты Истории, сквозь которые дышит мощная энергетика прошлого. Так ветер из ноздрей дракона сдувает все вокруг. А вокруг была всякая фигня. Пыль азиатской провинции.

Во время Войны Самарканд наряду с Ташкентом был центром эвакуации. Сюда перевезли институты, заводы и военные училища. Кварталы лопались от беженцев. Некоторые из них, кому некуда оказалось ехать после войны, прижились здесь. Пестрый городишко шумел интернационально.

Гур-Эмир – мавзолей Тамерлана в его любимом Самарканде, прообраз Тадж-Махала. Кровавый завоеватель обожал архитектуру, поклонялся прекрасному и свозил мастеров и стройматериалы со всего мира.

Это мне рассказали в пивной у базара. Маленькая кружка пива стоила одиннадцать копеек. За двумя длинными столами под навесом гвалт стоял адский. Быстро жиреющие узбеки в тюбетейках, сухие каракалпаки в черных тельпеках, татуированные старые волки с зон и мелкая русская блатота беседовали за жизнь и решали вопросы.

Если город начинается с базара, то самаркандский базар вообще был сам себе город. Сюда съезжались издали, и площади было не видно за теснящимися пирамидами изобилия. Желудочный сок растворял меня изнутри.

Золотые фугасы, исходящие медовым духом хорезмские дыни продавались по восемь копеек за килограмм. Зелено-алые сахарные арбузы – семь копеек кило. Атласные помидоры – семь копеек, изумрудные огурчики – шесть. Яшмовая прозрачная шрапнель винограда – пятнадцать копеек. Слова мои жалки, а на самом деле меня качало.

Одна сволочь написала: «Хоть видит око, да зуб неймет». Тот самый случай.

За время бродяжничества у меня развилась клептомания, профилактически ограниченная Уголовным кодексом. Руки в автономном режиме присваивали все, что плохо лежит. Ненужное приходилось выкидывать. Я долго таскал градусник, спертый со стенки на почте, где совершенно нечего ему было делать, но его вечные сорок три днем перестали развлекать, и я его тоже выкинул.

В пыли лежала детская флейта. Красная пластмассовая игрушка длиной с карандаш при шести дырочках. Обронили и еще не раздавили. Я ее обтер и подул без всякой мысли. Видимо, чтоб в рот хоть что-то сунуть.